Без права на жизнь
Шрифт:
– Я редко курю ваша честь, но этим парням страх как хотелось закурить.
Прокашлявшись и волнуясь, я продолжил.
– Один из парней был сильно выпивши, и первым полез в драку. Я защищался Ваша честь, не больше.
– И применяли боевые приёмы рукопашного боя, которым Вас научили в военном училище? – задал вопрос судья.
– Применял. Моей жизни угрожала реальная опасность, потому что у одного из парней был нож. Это была необходимая самооборона.
– Нож не нашли и Вам это известно, Дёмин.
– Если не нашли, Ваша честь, это не означает, что его не было.
Судья
– Дёмин, если Вы не прекратите, я вынужден буду проводить судебное заседание без Вас. Последнее предупреждение, – сказал судья, и налил из маленькой бутылочки в стакан минеральную воду.
Потерпевшие в один голос требовали для меня сурового наказания и, вдобавок ко всему, компенсировать затраты на лечение. Мой адвокат проводил слабую линию защиты и абсолютно неубедительную. Прокурор запросил шесть лет лишения свободы. В своём последнем слове я повторил, что ни на кого не нападал, не отнимал деньги и только защищался. Когда судья вместе с заседателями удалился на совещание, я вспомнил слова Анатоль Франса: «Человек, ни разу не преследовавшийся законом, приносит немного чести своей Родине…»
Зачитывая приговор, судья ни разу не поднял голову и не посмотрел в мою сторону. Четыре года колонии усиленного режима для меня прозвучало как «гром среди ясного неба». От такой новости я упал на скамью и закрыл уши руками.
В зале поднялся шум, потерпевшие ликовали и открыто насмехались надо мной. Ещё бы, свои деньги они «честно» отработали, и могут спокойно жить дальше, и продолжать заниматься грязными делишками. Мама плакала навзрыд и Мария всячески её утешала. Моим близким разрешили свидание на следующий день в СИЗО.
Конвоир потянул меня за рубашку и заставил встать, когда судья удалился восвояси. Испытывая полное равнодушие я понимал, что потерял всё, что имел, и сейчас надо думать о том, как выжить в зоне следующие четыре года.
– Мы завтра придём к тебе на свидание, – кричала Мария вслед, когда меня заталкивали в воронок, на заднем дворе суда. Я не успел им ответить и, оказавшись в одиночной клетке, прислушивался к звукам снаружи.
Мария просила начальника караула взять небольшую передачу для меня, но тот отказал, сославшись на то, что не положено нарушать инструкции. Через час я уже был в камере для осуждённых и с грустью думал о том, как порой к нам жизнь несправедлива и жестока.
* * *
Под утро я окончательно замёрз, зуб на зуб не попадал. Делая не хитрые упражнения, не обращал внимания на усмешки вертухаев и занимался. Приседал, прыгал, усиленно двигал плечами. Снимая ботинки, растирал пальцы до красноты и хотел одного, стакан горячего чая, сухие носки и тёплую одежду. В шесть часов утра прошла проверка, но обо мне как будто забыли и продолжали держать в «стакане». ДПНК делал вид, что меня не существует и явно игнорировал.
– Так ты у нас грамотный? – ответил ДПНК, и подошёл к «стакану». На его откормленной физиономии читалось полное равнодушие и некая брезгливость. – Законы знаешь?
– Послушайте, я сам офицер и Вам не позволительно так себя вести. Имейте элементарное уважение к человеку. Отпустите в отряд, скоро завтрак.
– На одном месте Дёмин, я вертел таких офицеров, как ты. Понимаешь меня?
Сейчас ты заключённый, который отбывает наказание за преступление, и прав у тебя не больше, чем у лагерной собаки. Так что закрой свою пасть и жди. Ты, видать, недавно здесь? В блатные метишь? А сам автомат в руках держал, присягу принимал. Офицер хренов. Через час придёт начальник оперативного отдела и займётся тобой.
Я хотел ему ответить, но он не стал слушать. Презрительно махнул рукой и вышел на сдачу смены караульной службы. Уже начался вывод людей на промзону, и заключённые длинной вереницей потянулись в столовую, а после к КП. Провожая глазами худых, обездоленных людей, я искал знакомых. Мой отряд одним из последних выходил из столовой, и я издалека заметил «Гилку», шныря блатных. Он что-то прятал под телогрейку и, получая наставления от «Михо», смотрел в мою сторону. Невысокого роста, «Гилка» уже отсидел лет шесть и собирался освобождаться, в родной Крым. Обычно он не выходил на промзону, и я продолжал внимательно наблюдать за тем, что же будет дальше. «Михо» подозвал ДПНК, и отвёл в сторону. Ещё двое заключённых закрыли окно в дежурной части, и «Гилка» пулей примчался к «стакану» и протянул мне через толстые металлические прутья небольшой пакет.
– Держи Дёма, согреешься, это блатные передали.
Он подмигнул, и пока никто его не заметил, словно тень выскочил наружу и смешался с толпой. В пакете лежало что-то тёплое и, отвернувшись к стене, я аккуратно открыл его и вытащил маленькую пластиковую бутылку с горячим чаем. Не веря в неожиданно свалившееся с неба счастье, сделал несколько глотков, обжигая горло. Согреваясь и наслаждаясь ароматно пахнущим, крепким чаем, достал из пакета пачку сигарет и спички. Усевшись в угол на корточки, дрожащими руками вытащил сигарету и чиркнул спичкой. От первой затяжки голова закружилась, ноги стали ватными и вставать не хотелось. Выпуская дым вверх, чтобы никто не заметил, допил чай и спрятал бутылку. Согревшись, я уже мог сидеть в «клетке» до вечера.
Толстый и неповоротливый подполковник появился неожиданно. Я, сидя на корточках, задремал и вскочил от того, что кто-то сильно ударил по металлическим прутьям. Протирая глаза, увидел офицера и непроизвольно выпрямил спину. Сказывалась армейская закалка, перед старшим по званию вытягиваться по струнке.
– Так это ты собирался бежать?
Тонкий и противный голос подполковника не предвещал ничего хорошего. Он ковырялся спичкой в зубах и, поправляя под мышкой небольшую папку, слегка раскачивался. Похож он был на Моргунова из «Операции Ы», с таким же большим животом и огромным родимым пятном на щеке.