Без права выбора
Шрифт:
— Приказываю доставить нас к хорунжему Говорухину, — сказал есаул.
— Куда надо, туда доставим, ваше высокоблагородие, — ответил казак. Борис почувствовал в его тоне что-то скрытое, большее, чем обычная для того времени подозрительность к любым приезжим.
По пустынной в этот поздний утренний час станичной улице казаки провели их к большой хате, стоявшей несколько на отшибе. В сенях стояло еще человек пять вооруженных людей, кто-то грубо подтолкнул их к двери.
Борис перешагнул порог. Первое, что он увидел, был большой портрет Карла Маркса на стене. Под ним, положив
— Здорово, гости дорогие, — сказал краснолицый, вставая из-за стола. — Иван Егорович! Рад вас приветствовать!
Он пошел навстречу Филатову. Борис быстро взглянул на есаула — тот был совершенно обескуражен.
— Слава богу, добрались благополучно?
— Что это за маскарад? — выдавил наконец есаул.
— Какой маскарад? — сказал Говорухин. — Я теперь, дорогой мой, начальник районной милиции, перешел на сторону Советской власти. Сначала, когда было сообщение о вашем прибытии, решили было вас арестовать, а потом вот приехал сотрудник из екатеринодарского Чека, — Говорухин указал на человека, стоявшего у стола, — и все выяснилось. Рад сердечно!
Есаул все еще не мог прийти в себя от неожиданности. Борис, быстро смерив глазами комнату, толкнул есаула вперед на Говорухина и в один прыжок вскочил на невысокий подоконник.
— Ни с места, — крикнул он, выхватывая из кармана гранату.
Сзади, из-за открытого окна, его кто-то схватил, ударил по голове…
…Он пришел в себя в той же комнате. Над ним склонилось незнакомое лицо.
— Пришли в себя, господин корнет? Я же говорил, черт побери, что это добром не кончится. — Борис узнал наконец в говорившем того, в кожаной тужурке.
— А где Филатов? — спросил Борис, пытаясь приподняться. Его лицо и гимнастерка были мокры. Видно, кто-то плеснул на него водой.
— Есаул здесь, — ответил незнакомец, помогая Борису подняться. — Да вы не волнуйтесь, все, слава богу, кончилось. Я — поручик Милашевский из Ростова. Мы, конечно, сами немного виноваты, но… все обошлось.
— Что обошлось? — спросил Борис.
— Ну, эта проверка.
— Какая еще к черту проверка, где есаул? — Борис пощупал рукой затылок.
В комнату вошел Филатов, а за ним, расплываясь в улыбке, Говорухин.
— Ну, Бахарев, живой! — сказал Филатов. — Представь себе, эти мудрецы задумали устроить вам проверку. Ей-богу, жаль, что ты не успел бросить гранату!
— Это что, у вас всегда так встречают?
— Нам из Ростова приказали, — ответил Говорухин. — Вот пусть господин поручик объясняет.
Оказалось, что еще накануне полковник Беленков, посоветовавшись с Новохатко, послал в станицу поручика Милашевского. Этот двадцатипятилетний деникинский офицер состоял адъютантом подпольного штаба. Беленков поручил ему любым способом проверить, не перешел ли Филатов к большевикам. Ему все еще казалось подозрительным чудесное избавление есаула в Екатеринодаре.
Свой выбор Беленков остановил на Милашевском именно
— Возьмем их на испуг, — предложил он. — Раз они тебя не знают, ты выдашь себя за чекиста. Я поддержу, дескать, перешел к большевикам, и все тут. Если Филатова в Екатеринодаре выпустили, они сопротивляться не станут. На испуг — верное дело!
Когда стоявшему за окном казаку удалось оглушить Бахарева, за пистолет схватился Филатов, и двое казаков едва справились с ним. Теперь Милашевский и Говорухин чувствовали, что несколько перехватили через край. А есаул был полон негодования.
— Вы отсиживаетесь в Ростове, на квартире, — кричал он на Милашевского, — в то время когда я, уже приговоренный к смертной казни, делаю основную работу. И вы берете на себя смелость не доверять нам?! Это ваш полковник! Я не оставлю этого. Офицер, которого вы видите перед собой, — он указал на Бахарева, — преданнейший сын родины. Я уверен, что его превосходительство не знает о ваших выходках.
Борис, краем глаза наблюдая за этой сценой, заметил на лице Милашевского неподдельный испуг. «А парень-то трусоват», — подумал он и решил добавить масла в огонь:
— Вы мне говорили, Иван Егорович, что мне предстоит иметь дело с серьезными людьми!
После этого есаул разошелся еще больше. Он бушевал до тех пор, пока Борис, заметив, что Говорухин тоже начинает приходить в ярость, решил замять дело.
— Может быть только одно оправдание: они действовали в интересах дела, — примирительно сказал он.
Однако, оставшись наедине с Филатовым, Борис твердо сказал ему:
— Он еще вспомнит нас, этот поручик!
Вместе с Филатовым Бахарев приступил к «инспекции» разношерстного говорухинского воинства. Оно вело странную и беспокойную жизнь. Кое-кто под видом мирных жителей осел на хуторах, зарыв в огородах винтовки и патроны, большинство же скрывалось в непроходимых зарослях камышей, протянувшихся на десятки верст в пойме Дона.
Борис быстро уловил основное, что определяло настроение людей. Им все осточертело. Хотелось домой, особенно в те дни, когда уже близилось время жатвы; Однако мало кто представлял себе, каким путем это можно сделать. Сложить оружие эти люди боялись. Сказывалась инерция прошлых лет, когда брат шел на брата и отец на сына. Сказывался и воинский уклад, который каждый казак впитывал в себя если не с молоком матери, то с первым словом отца. Привычную дисциплину и круговую поруку не могла разрушить даже та неопределенность, которая царила здесь. Перед каждым из них вставал вопрос: «А что же дальше?»
Присматриваясь к этим людям, Борис все больше понимал правильность и гуманность решения партии — не допустить новых кровавых событий. Собственно говоря, говорухинский и все прочие отряды могли бы в короткий срок быть уничтоженными регулярными частями буденновской армии. Но при этом погибли бы тысячи людей, вся вина которых состояла в неграмотности и темноте. Поэтому советское командование решило ликвидировать эти отряды мирным путем. Для этого нужно было оторвать основную массу казаков от белых офицеров.