Без правил
Шрифт:
Миссис Лайонс не слишком беспокоилась о том, как оценивают люди женскую добродетель.
Она была за жизнь, за действенность, за романтику в любом ее проявлении. А добродетель или кодекс супружеской морали она считала пустой выдумкой, которая некоторым нужна, а для других совершенно бесполезна.
И вообще она была убеждена, что женщина должна быть так же свободна в любви, как и мужчина. Но она никому не навязывала своих взглядов и уж во всяком случае не считала, что мужчин надо ограничивать в их правах. Она, правда, верила, что общение предприимчивых
Миссис Лайонс была вполне самостоятельна в финансовом отношении. Она покупала себе роскошные наряды и драгоценности. Она считала, что если они к лицу, то никогда не бывают неуместными.
Каждый человек, по крайней мере, в Америке, как она утверждала, имеет право к этому стремиться. Почему бы не появляться всюду хорошо одетой, если, конечно, это не делается ради похвальбы перед другими? Она умеет, когда нужно, отказываться от роскоши, ей уже случалось это делать, но жизнь вокруг так бесцветна, что она предпочитает быть всегда празднично-нарядной, не желая этим, конечно, никого обижать.
Сейчас она была в элегантном зеленом костюме из натурального шелка, выигрышно подчеркивающем ее фигуру.
У нее был низкий приятный голос, в котором слышалась деликатная мягкость ее натуры.
Она никогда никого не осуждала. Если некоторых людей их внутренние импульсы толкают на бешеное кружение, на жизненные завихрения, зачем их останавливать?
Кей Лайонс не была склонна рассматривать чувственную любовь только как потворство основному инстинкту. Напротив... Она связывала ее с романтикой, счастьем, идеями. Пусть жизнь вдвоем – жизнь чувства – будет как ураган, как вихрь, потому что все, что сводит любовь всего лишь к деторождению, порождает скуку, обесцвечивает жизнь.
Плодитесь и размножайтесь! А для чего, собственно?
К примеру, что собой представляет Билл Мартин? Конечно, он мужчина приятной наружности, но приземленный материалист и неотесанный мужлан. Для него существует только то, что можно видеть глазом, ощупать руками, сосчитать или измерить метром. Ничто не кажется ему загадкой. Главный его кумир – деньги и все, что они приносят с собой. Конечно, выйдя за него замуж, она станет замужней женщиной, а уж если после бракосочетания они уедут из этого захолустья, одного из тех, о которых в справочниках пишут, мол, занимает сотое место по количеству населения, девяносто девятое – по экономическим и финансовым данным, будет просто замечательно, потому как всякий знает: умственная и духовная жизнь в американских городах средней руки убога и тосклива. А вокруг – неприкрытая, грубая и воинствующая пошлость!
Трезвон колокольчика вернул ее к действительности.
– Сэр, пожалуйста, соответствующие формальности! – сказала она, подвигая к незнакомцу книгу регистрации.
Не снимая шляпы, тот наклонился и, не торопясь, написал:
"Фрэнк
Миссис Лайонс прочитала, взглянула на него, спросила мистера Лонга, надолго ли он к ним. Он покачал головой: мол, не знает, сколько придется здесь пробыть. Может, неделю, может, меньше.
Больше миссис Лайонс ни о чем спрашивать не стала. Только глянула на Лоуэлла своими темными глазищами, когда протянула ключ от номера 205.
Лоуэлл взял чемодан мистера Лонга. Ну и тяжесть! Кирпичи у него там, что ли? Мистер Лонг молча наблюдал за ним. И, поднимаясь по лестнице вслед за коридорным, ни слова не произнес.
В номере Лоуэлл поставил чемодан на скамеечку возле гардероба и подошел к окну.
– У вас прекрасный вид из окна, – сказал он. Потом взглянул на свое отражение в оконном стекле.
На улице уже зажглись фонари. Повсюду подсвечивались дорожные знаки.
Фрэнк Лонг стоял возле зеркала, проводил ладонью по щетине.
– Что-нибудь еще? – спросил Лоуэлл.
– Например? – отозвался мистер Лонг.
– Не знаю, – пожал Лоуэлл плечами. – Вдруг что-то понадобится. – Лонг снял пиджак, развязал галстук и стал расстегивать рубашку. – Может, выпить хотите?
Фрэнк Лонг резко повернулся к нему:
– Имеешь в виду содовую или крепкие напитки?
– И то и другое, – ответил Лоуэлл.
– А виски достать можешь?
– Может, и могу. Надо кое-кому дать знать.
– Разве не знаешь, что продавать спиртные напитки запрещено?
Лонг стащил рубашку. На груди и животе курчавились темные волосы. Кожа у него была молочно-белая, а под ней угадывались мускулы. Высокий, стройный, атлетически сложенный, лет сорока двух, он производил впечатление человека сильного, что подтверждалось и его манерой говорить напрямик, без околичностей.
У него было живое, с правильными чертами лицо, карие глаза и крупный рот, чуть подрагивающий в усмешке.
Он и шагал уверенно, как человек, который знает, куда идет.
– Я не сказал – достану. Сказал – надо кое-кому дать знать.
– До скольких работает ресторан?
– До восьми. Если хотите перекусить, вам надо поторопиться.
Мистер Лонг вытащил из кармана пачку сложенных пополам купюр. Одну протянул Лоуэллу.
– Вели там накрывать стол. Я спущусь через десять минут.
– Вот спасибо! – улыбнулся Лоуэлл. – Сегодня у нас свиные отбивные в сухарях, жареный цыпленок и ветчина.
– Ветчину, – распорядился мистер Лонг. Когда Лоуэлл уже стоял в дверях, он вдруг спросил: – Парень, скажи-ка, ты Билла Мартина знаешь?
Лоуэлл так и застыл на месте. С ответом он не спешил, разглядывая лицо постояльца. А тот положил чемодан на кровать и расстегивал ремни.
Когда Лонг взглянул на него, Лоуэлл сказал:
– Километрах в двадцати отсюда живет некий Билл Мартин. Не знаю, тот ли это, кто вам нужен.
– По-твоему, здесь Биллов Мартинов навалом?
– Не считал, то есть не пробовал...