Без семи праведников...
Шрифт:
— Ты говорил, он покинул замок. Не у тебя ли он, кстати? — вяло поинтересовался Песте, поглаживая гриф гитары.
— Нет… Ему же после того, как ты его в дерьме вывалял, проходу не давали, засранцем прозвали. Он в Феррару подался.
Чума несколько мгновений скептически озирал закадычного дружка.
— И всё же, — наконец проронил он, — я же тебя как облупленного знаю, Лелио. Всё ты врёшь, что поленился фенхеля в Трибунал сволочь! Ты бы не поленился. Ты, как я заметил, в этих случаях всегда сочетаешь непреклонное чувство долга с большим личным удовольствием. И вдруг… «поленился». Чего так?
Инквизитор поморщился и вздохнул.
— Ну, что ты пристал, как банный лист? Куда
Чума кивнул, тем самый говоря, что теперь ему всё понятно, но, по чести говоря, всё это мало его волновало. Мысли его снова завертелись вокруг встречи с Камиллой. Что могло произойти? «Мессир Грандони не трус, но человек жестокий и безжалостный, ни во что не ставящий женское достоинство…», «бессердечие и неспособность чувствовать чужую боль…», «О каких муках вы поёте?», «Вы сильны и бесчувственны…» И вдруг… «Вы — очень мужественный и порядочный человек. Настоящий герой…» Почему? Почему девица, в ужасе отвернувшаяся от него на турнире, смотревшая с неприязнью и недоверием, почти открыто признававшаяся в ненависти к нему, вдруг сказала ему эти странные слова? Почему назвала его мужественным? Неужели потому, что в поединке он разъярился? Глупости, он ведь ужаснул её, перепугал насмерть. В чём она увидела его порядочность? Что произошло? Что за существа вообще эти женщины?! Ничего у них не поймёшь.
Было и ещё одно, на сей раз смутившее самого ди Грандони. Он слабел в присутствии этой девицы. Слабел и переставал быть собой. Он то уверял себя, что вежлив с ней из глумливого стремления опровергнуть её суждение о нём, то говорил себе, что не может задевать родню Портофино. Чушь. Он не мог обидеть её потому, что… Да нет, бред это всё. Ересь.
Вопрос об отравленном содомите так и завис в воздухе.
Сама Камилла, уединившись в своей комнате, долго сидела в молчании, прижимаясь виском к прикроватному пологу. Ей было больно, горько и стыдно. Она, так гордившаяся своей проницательностью, полагавшая, что разбирается в людях, не видела ничего. Она проглядела чужую боль, чужую беду, высокомерно думая о мессире ди Грандони, как о человеке холодном и бесчувственном, подозревала его в тайной порочности. Зачем она так?
Да, у него есть душа. И скорбей и невзгод — от сиротства и голодного детства до многолетней нищеты и потери всех близких — ему выпало сверх всякой меры. Но почему она видела боль и одиночество Черубины, недалёкой и пустой особы, понимала беду завистливого Белончини, но в этом, столь умном и глубоком человеке, она их не замечала? Впрочем, это в луже вода на поверхности, а в колодце…
А он красив. Очень красив. А как прекрасен он был сегодня на своём вороном коне в сияющих латах, как силён и мужественен. Впрочем, о чём она? Камилла опомнилась. Все мужчины одинаковы. Они негодяи. Все?
Тут Камилла снова вспомнила то, что так изумило её на турнире при взгляде на подругу. Гаэтана смотрела на удаляющегося мессира Ладзаро Альмереджи, только что проигравшего турнир. Смотрела со злостью и ненавистью, болью и обидой. Она…
Господи, труп в замке, одёрнула она себя, а о чём она думает? Новый труп, новая жертва неизвестного убийцы. Камилла почти не знала Тиберио Комини. Он тоже не замечал её. Почему убит именно он? Мессир Комини принадлежал к старой аристократии города, был, как она слышала, весьма состоятельным человеком. Он, правда, всегда отворачивался от мессира ди Грандони и, стоило тому войти в зал, мессир Тиберио торопился уйти. Почему? Почему все убитые — враги мессира ди Грандони? Это случайность?
За окном накрапывал дождь, и Камилле захотелось выйти на террасу. Она любила дождь, освежавший воздух и зелень и, спустившись вниз, долго смотрела, как разбегаются в лужах круги от прозрачных капель. Вдали показалась тень в платье, но по походке и ширине плеч Камилла поняла, что это мужчина в рясе и узнала Портофино. Она торопливо окликнула его.
— Аурелиано…
Тот приблизился.
— Скажи, почему покойный мессир Комини не любил мессира ди Грандони? Они враждовали?
На лице Портофино появилось выражение двойственное и несколько задумчивое, казалось, он пытается выразить невыразимое. «Нет, — наконец сформулировал он. — Мессир Комини… любил мессира ди Грандони. Но мессир ди Грандони его не любил».
— Почему?
— Сестрёнка, это сложные материи. Не на каждую любовь можно ответить, ибо не каждая любовь божественна и не каждая «движет солнце и светила». Я тоже, признаюсь тебе, не любил мессира Комини. — Брат не счёл нужным сообщать юной и чистой душой сестрице, что планировал со временем сжечь мессира Тиберио — и с превеликим удовольствием. Это было уже несущественно.
— А почему Дианора ди Бертацци сказала, что без него при дворе будет легче дышать?
Портофино вздохнул.
— Этот человек был большим грешником, он вовлекал чистые души в греховную мерзость порока и губил их. Донна Дианора права.
— И за это его не любил мессир ди Грандони?
Глаза Аурелиано Портофино замерцали. Он утвердительно кивнул. «Да»
В глубине коридора появился мрачный д'Альвелла. Шельмецы Пьетро Альбани и Густаво Бальди сумели обелить себя — пьянчуг видели в кабачке синьоры Лионетты, Бартоломео Риччи и Григорио Джиральди, Антонелло Фаверо и Джордано Мороне оправдал Монтальдо, Энцо Витино сумел доказать, что расстроил себе желудок — и выяснилось, что его видели у нужника челядинцы самого Тристано. Донато ди Сантуччи и Наталио Валерани видели то там, то сям, молодые камергеры были на ристалище, Франческо Сагарелли запомнили ди Бертацци и Соларентани. Таинственный мерзавец ускользал из расставленных сетей, как призрак из запертой комнаты, скользил угрём между пальцев.
Правда, кое-что было приятно. Герцог окончательно успокоился на свой счёт, а когда узнал о склонностях своего интенданта — так и вовсе скривился. Тем не менее, это не избавляло от необходимости искать убийцу, но новая жертва не добавила Тристано д'Альвелле понимания причин преступлений. Зачем убивать престарелого ганимеда? Этот-то кому помешал? Явная порочность самой жертвы путала карты, мешала пониманию. Почему неизвестный убийца выбирает столь непохожие друг на друга жертвы?
Интересно, подумал вдруг подеста, Даноли и это убийство назовёт подлостью? Тут Тристано донесли, что из комнаты Комини несколько раз видели выходящего человека, всегда прикрывавшего лицо. Судя по походке, это был молодой человек. Наблюдение установило, что юнец отдавался старому содомиту, расплачивавшемуся с ним исключительно золотыми дукатами, а исчезал неизвестный в портале молодых камергеров.