Без семьи
Шрифт:
Он увидел, что я стою, прижавшись к решетке.
– Тсс! – произнес он еле слышно и сделал мне знак рукой, чтобы я отошел от окна.
Не понимая, зачем это нужно, я все же послушался. Мне показалось, что в другой руке Боб держал длинную блестящую трубочку, сделанную как бы из стекла. Он поднес ее ко рту. Затем я услышал слабый свист и в то же время увидел, как в окно влетел и упал к моим ногам маленький белый шарик. Голова Боба мгновенно исчезла за стеной. Все стихло.
Я стремительно бросился к шарику. Тонкая бумажка была плотно обвернута вокруг маленького кусочка свинца. Мне показалось,
День не наступал очень долго – слишком долго для меня, ожидавшего его с таким нетерпением. Но вот сначала желтый, а затем розовый свет заскользил по стенам камеры; тогда я развернул бумажку и прочел:
«Завтра вечером тебя будут перевозить в городскую тюрьму. Ты поедешь с полицейским по железной дороге в отдельном купе. Сядь около двери, через которую войдешь в вагон. Спустя некоторое время (будь особенно внимателен), при переходе на другой путь, поезд замедлит ход. Тогда открывай дверцу и смело прыгай вниз. Прыгай, вытянув вперед руки, и старайся удержаться на ногах. Затем поднимись на холм, который будет от тебя слева, там мы встретим тебя с лошадью и повозкой. Не бойся ничего, через два дня мы будем во Франции. Смелее, не унывай! Только постарайся прыгнуть как можно дальше и удержаться на ногах».
Спасен! Теперь меня не станут судить, и я не увижу того, что произойдет на суде. Какое счастье! Ах, дорогой мой Маттиа, дорогой Боб! Я не сомневался в том, что Боб, конечно, помогает Маттиа. «Там мы встретим тебя с лошадью…» Ясно, Маттиа один не мог бы этого устроить.
И я снова прочел записку: «…поезд замедлит ход», «холм, который будет от тебя слева», «…удержаться на ногах». Конечно, я храбро брошусь вперед. Лучше умереть, чем быть осужденным за воровство!
Ах, как все чудесно придумано! «Через два дня мы будем во Франции».
Мою радость омрачала только мысль о Капи, но я постарался отогнать ее от себя. Не может быть, чтобы Маттиа бросил Капи. Если он нашел средство устроить мне побег, он, несомненно, найдет какой-нибудь способ спасти и Капи.
Я перечитал записку еще два или три раза, затем разжевал и проглотил ее. Теперь мне надо было хорошенько выспаться, поэтому я улегся на койку и спал до тех пор, пока тюремщик не принес мне еду.
Время прошло довольно быстро. На следующий день после полудня ко мне в камеру вошел незнакомый полицейский и велел мне следовать за ним. Я с удовольствием отметил, что он был довольно пожилой и неповоротливый человек. Все складывалось благоприятно и точно так, как писал мне Маттиа. Когда поезд тронулся, я уселся перед входной дверью, спиной к ходу поезда. [19] Полицейский сидел напротив меня. Мы были одни в купе.
19
В заграничных пассажирских вагонах каждое купе имеет самостоятельный выход (дверь).
– Ты говоришь по-английски? – спросил меня полицейский.
– Немного.
–
– Понимаю почти все, если говорят не слишком быстро.
– Тогда, мой мальчик, я дам тебе хороший совет: не хитри перед судом, сознайся в своей вине. Ты этим заслужишь всеобщее расположение. Нет ничего хуже, когда люди возражают против очевидности; поэтому тот, кто сознается, вызывает к себе расположение и доброе отношение. Так вот скажи, как было дело, и ты получишь от меня монету. Ты увидишь, деньги тебе очень пригодятся в тюрьме.
Я чуть было не ответил: «Мне не в чем сознаваться», но быстро спохватился и промолчал, решив, что мне нужно заслужить расположение полицейского.
– Подумай хорошенько, – продолжал он, – и когда оценишь мой совет, вызови меня к себе. Спроси тогда Дольфена, хорошо?
Я утвердительно кивнул головой.
Я стоял облокотившись о дверь, стекло которой было опущено. Я попросил у полицейского позволения смотреть в окно, а так как он тоже хотел «заслужить расположение», он ответил, что я могу смотреть сколько мне хочется. Чего ему было бояться?
Поезд шел полным ходом. Вскоре полицейскому стало холодно, так как ветер дул прямо в окно; он отошел от двери и уселся посередине купе. Что касается меня, то я не чувствовал холода. Тихонько высунув наружу левую руку, я повернул ручку двери, а правой придерживал ее, чтобы она не открылась.
Время шло. Вдруг паровоз засвистел и стал замедлять ход. Наступил долгожданный момент. Я быстро толкнул дверь, сильным прыжком выбросился из вагона и очутился в канаве. К счастью, я не расшибся, так как уперся руками в покрытый дерном откос, но удар был настолько силен, что я свалился с ног и потерял сознание.
Когда я пришел в себя, мне показалось, что я все еще еду в поезде. Однако – странная вещь! – все лицо мое было мокрое, на щеках и на лбу я чувствовал нежную и горячую ласку.
Я открыл глаза. Собака! Какая-то противная желтая собака лизала меня. Глаза мои встретились с глазами Маттиа, стоявшего рядом со мной на коленях.
– Ты спасен! – воскликнул он, отстраняя собаку и целуя меня.
– Где мы находимся?
– В повозке. Нас везет Боб.
– Как дела? – спросил Боб обернувшись. – Не знаю. Кажется, все в порядке.
– Попробуй пошевелить руками и ногами! – закричал Боб.
Я проделал то, что он мне велел.
– Отлично, – сказал Маттиа. – Ничего не сломано.
– Как все произошло?
– Ты благополучно выпрыгнул из поезда, но толчок оглушил тебя и ты свалился в канаву. Боб, видя, что ты не идешь, кубарем слетел вниз с пригорка и принес тебя на руках. Нам показалось, что ты умер. Натерпелись мы страха и горя! Но, слава богу, ты жив.
– А полицейский?
– Едет дальше в поезде, который, конечно, не остановился.
Я узнал самое главное. Оглядевшись вокруг, я увидел желтую собаку, нежно смотревшую на меня преданными глазами, похожими на глаза Капи. Но ведь мой Капи был белым!
– А Капи! – спросил я. – Где он?
Прежде чем Маттиа успел мне ответить, желтая собака бросилась ко мне и начала с визгом меня лизать.
– Да вот он! – сказал Маттиа. – Мы его выкрасили.
Тогда я, в свою очередь, стал гладить и целовать Капи.