Без Сна

Пайк Эприлинн

Так было, пока я не открыла входную дверь в школу, меня не окутало смесью тепла, влаги и шума. Зал кишит телами, музыкой и щебечущими телефонами, но я опускаю голову и бреду так, будто это извилистый лабиринт.

Пространство перед моим шкафчиком заполнено людьми, и на мгновение я позволяю себе думать, что они ждут, чтобы поговорить со мной. Но я знаю, что это не так. Роберт Джонс — один из самых популярных парней в школе, и его шкафчик справа от меня, то есть, он привлекает большую часть толпы.

Слева от меня Мишель.

Мы

были друзьями. Теперь у нас такая странная разновидность дружбы. Мишель поглядывает в мою сторону, и, хотя я ловлю её взгляд на себе, — у неё слегка расширяются глаза — она жестикулирует двум девушкам, что находятся рядом с ней, и они вместе уходят в столовую.

Всё равно.

Я отталкиваю. какого-то крупного парня, разговаривающего с Робертом, чтобы иметь возможность подойти к своему шкафчику.

К сожалению, когда я касаюсь поцарапанной металлической поверхности, я чувствую в глубине сознания, что-то похожее на щекотку.

Видение.

Зашибись. То, что мне нужно перед самым началом школы.

Теперь моё задание — открыть свой шкафчик, чтобы наклониться и, опираясь на него, выглядеть так, будто я что-то делаю. Что-то другое.

Я кручу последнюю цифру и дёргаю ручку шкафчика. Она не сдвинулась с места.

Черт возьми! Я снова начинаю пробовать комбинацию, но уже слишком поздно. Мне придётся сесть на пол. Мои ноги сгибаются, настолько легко, что я больно падаю на колени. Я опираюсь лбом о холодный металл и медленно дышу, стараясь не привлекать к себе внимания.

Сами видения не так уж важны; они обычно заканчиваются менее чем за минуту. Но я ненавижу их, когда бываю среди людей, потому что в те секунды я слепа к остальному миру. Если никто не говорит со мной, я в порядке, никто не замечает и видение в конце концов рассеивается, мир обретает прежние краски, и жизнь продолжается.

Но если кто-то попытается привлечь моё внимание, немного сложно упустить тот факт, что я вообще не отвечаю. После этого я страдаю от насмешек в течении нескольких дней. Но я привыкла. После перехода в старшую школу стало немного лучше. Люди уже знают, что я странная и просто игнорируют меня. Плюс — это, конечно, то, что все знают, что я странная.

Не могу думать об этом сейчас. Я медленно вдыхаю воздух, словно дышу через соломинку, и смотрю прямо вперёд. Я представляю чёрный занавес и тяну его за мой внутренний глаз — мой «третий глаз», как всегда говорит Сиерра, — чтобы заблокировать видение. Кажется, что психические упражнения действительно помогают.

Я буду поглощена предсказаниями, несмотря ни на что, но, если я замаскирую свой разум, наполню его тьмой, тогда я не увижу их.

И если я не буду видеть, у меня не возникнет соблазна сделать что-нибудь по этому поводу.

В качестве дополнительного бонуса, когда я борюсь с ним, видение, как правило, проходит быстрее. Когда я в школе — это цель номер один.

Сиерра годами пыталась использовать

разные методы, чтобы помочь мне заблокировать видения: большая чёрная кисть; выключение вымышленного переключателя; даже покрывая мой третий глаз воображаемыми руками. Чёрный занавес работает лучше всего.

Но никто не видит, что я делаю внутри, они видят только снаружи. А снаружи я — какая-то девушка, стоящая на коленях на грязном полу, голова на моём шкафчике, со всё ещё открытыми глазами.

Я не могу закрыть их. Закрытые глаза — это жест капитуляции.

Я полагаюсь на слова, которые раньше вызывали у меня возмущение?

Никогда не уступай.

Никогда не сдавайся.

Не закрывай глаза.

Я говорю их снова и снова, будто заклинание, сосредоточившись на словах вместо силы видения, борющейся за то, чтобы войти в мою голову.

Входящее видение кажется огромной рукой, сжимающей череп, пытаясь запустить пальцы в мозг. Нужно отталкивать её так сильно, насколько хватает сил, с каждой унцией концентрации, которая у меня есть — или она найдёт слабое место и войдёт. Давление растёт до лихорадки, а затем, как только становится очень больно, начинает исчезать. Вот тогда понимаешь, что выиграла.

Сегодня, как обычно, я побеждаю. Это так нормально, но я не чувствую триумф. Когда чувства возвращаются, моё тело снова принадлежит мне. Мои лёгкие борются за воздух, и, хотя я хочу проглотить его, я дышу словно через соломинку, поэтому я не начинаю учащенно дышать. Сделала эту ошибку один раз в четвёртом классе и потеряла сознание. Не мой лучший момент.

Ещё несколько секунд, и я снова смогу видеть. Прислушиваюсь. Это как будто увеличиваешь громкость радио, и, как только у меня будут силы, я выпрямлю позвоночник и позволю своим глазам осторожно глянуть из стороны в сторону, чтобы увидеть, заметил ли кто-нибудь.

Никто не обращает внимания. Я добираюсь до своего рюкзака, но вместо этого моя рука прикасается к ботинку. Я смотрю, чтобы увидеть Линдена Кристиансена, возвышающегося над моей головой и держащего мой рюкзак.

Ужас и восторг борются, чтобы утопить меня.

Он протягивает руку, и я хочу, чтобы это означало что-то другое, кроме того, что он хороший парень, помогающий девушке подняться. Но как только я встала на ноги, он опустил руку.

— Приступ мигрени? — спрашивает он, передавая мой рюкзак.

Ложь, которая управляет моей жизнью.

— Да. — бормочу я.

Он смотрит на меня, и я позволяю себе встретить его взгляд — и, таким образом, риск превратиться в болтливую дурочку при виде его светло-голубых глаз, которые напоминают мне бескрайний океан. — Сегодня утром я приняла новые медикаменты, — заикаюсь я, — но я думаю, они еще не подействовали.

— Ты не хочешь позвонить своей маме? — нахмурившись спрашивает он. — Пойдёшь домой?

Я заставляю себя улыбнуться и дрожащим голосом говорю: