Без срока давности
Шрифт:
Но то ли оттого, что Хилов начал это балаганное действо с разрезания бинта, то ли оттого, что в выбранном жалком, перепуганном пациенте не чувствовался никакой подрывник советской промышленности, Могилевский ощутил вдруг странную робость и страх в душе. «Уж лучше бы доставили для первого опыта убийцу-рецидивиста или какую-нибудь другую отвратительную личность», — подумалось ему.
Григорий Моисеевич с трудом сдерживал охватившую его дрожь: одно дело травить подопытных мышей и кроликов и совершенно иное — отправить своими руками в могилу вот этого, стоящего напротив беззащитного и явно непохожего на врага человека, с надеждой взирающего
Начальник лаборатории пытался взять себя в руки, отогнать как можно быстрее эти так некстати возникшие мысли. Что ни говори, а Могилевскому никогда прежде не доводилось встречаться вот так близко с обреченным на мучительную казнь человеком. На смерть, которую он примет через несколько минут из его собственных рук, из рук врача, давшего когда-то клятву не вредить здоровью людей, а лечить их, облегчать страдания. Все это как-то сразу навалилось на Григория Моисеевича, и он явно занервничал. Ему в какую-то секунду даже захотелось броситься вон из этой комнаты, сбежать, уклониться от участия в предстоящей страшной процедуре. Только сейчас Могилевский осознал, почему даже Блохин пускает слезу, рассказывая о последних минутах жизни смертников.
Заключенный осторожно присел на самый край кушетки, смиренно сложив руки на коленях и опустив голову. Сегодня рано утром в его камеру вошли тюремные охранники, приказали троим осужденным к расстрелу выходить с вещами. В их числе был и он, Потапов. Все трое знали, что означает это приглашение. Они попрощались с несколькими оставшимися сокамерниками, обнялись. Но в коридоре Потапова задержали, отделили от остальных, посадили в машину и доставили сюда. Он абсолютно ничего не понимал.
— Для чего меня привезли к вам? — вопросительно поднял он голову на Могилевского, соображая, что тот здесь самый главный руководитель.
— Не волнуйтесь, — обрадовавшись спасительному вопросу, вернувшему логический ход мыслей, ответил Григорий Моисеевич. — Все будет в полном порядке. Мы проводим небольшой психологический эксперимент. Исследуем реакцию подавленного горем организма человека на стрессовые ситуации. В вашем случае — переход от депрессии к, скажем так, надежде. Иначе говоря, способен ли синдром оптимизма влиять на физическое и психическое состояние человека.
— Оптимизма, — удивленно и одновременно недоверчиво переспросил Потапов.
— Да-да. Оптимизма от известия, что вас не будут расстреливать.
В этот момент Григорий Моисеевич перевел взгляд на Блохина и, поймав его спокойный, будничный взгляд, тотчас полностью овладел собой. Почин непременно должен пройти спокойно, деловито, без истерик и мук. Работать с первым «пациентом» надо так, чтобы тот так ничего и не понял, не заподозрил. Ну а комендант и начальник отдела Филимонов после этого эксперимента должны убедиться, что новый начальник лаборатории волевой человек и умеет в любой обстановке владеть собой, претворять в жизнь поставленную товарищем наркомом задачу. Да и подчиненные поймут, кто есть кто.
Снова возникла непродолжительная пауза. Вслед за ней Могилевский решительно встал и твердой походкой подошел к своей жертве:
— Итак, товарищ Потапов, скажите, как вы себя чувствуете после того, как я вам объявил хорошую новость.
— Пока еще плохо. Голова кружится. Разве может иначе чувствовать себя
— Успокойтесь, говорю же, вас расстреливать никто не будет, — заверил арестанта Могилевский. — Если направили сюда, значит, принято решение применить к вам другую меру воздействия. Расстрел отменили, понимаете?
— Спасибо, доктор! — задрожав всем телом, просиял наконец Потапов. — Большое вам спасибо! Вы даже не представляете, как меня обрадовали. Будто снова родился на свет. Я и сам знал, что в конце концов со мной разберутся правильно и поймут, что не виноват! Я знал и до последней минуты надеялся. Знал! — Потапов обратился к сидящим за столом людям: — Я ведь писал, объяснял. Выходит, товарищ Сталин прочитал мои объяснения и все понял. Теперь, если даже сошлют в лагеря на десять лет без права переписки, я все выдержу, всем докажу, что по-прежнему могу приносить пользу своей великой Родине. Понимаете, это великое счастье! Я благодарен вам всем, товарищи врачи!
Потапов хотел было подняться и продолжать речь, чтобы до конца выговориться, но Могилевский удержал его на кушетке.
— Я все выдержу, лишь бы жить. Я простой инженер с текстильной фабрики, внес двадцать пять рационализаторских предложений. Ну какой из меня вредитель? Разве я похож на врага народа?
Потапов счастливо улыбался окружавшим его незнакомым людям. Он был совершенно потрясён, ошалело вращал головой и глядел по сторонам широко раскрытыми глазами, из которых покатились слезы радости. Заключенный размазывал их по лицу грязными кулаками, одновременно и веря и не веря объявленной неожиданной перемене в его судьбе. Переход от синдрома депрессии к надежде происходил на глазах «исследователей». Все пошло по заранее разработанному сценарию. Развеселившийся бедняга даже не заметил, как Могилевский подал знак Хилову, чтобы тот начинал подготовку к следующему этапу эксперимента.
Ассистент достал из стеклянного шкафа пустой стакан, нераспечатанную бутылку с водочной этикеткой, поставил на стол. Весело улыбнулся, подыгрывая «пациенту», и сказал:
— Это для усиления оптимизма. Такое событие происходит единственный раз в жизни, и его нельзя не отметить.
Запечатанная на заводской манер бутылка нужна была, по замыслу организаторов эксперимента, для большей достоверности. А так все, кроме одного Потапова, знали, что в водку подмешан цианистый калий — один из сильнейших нервно-паралитических ядов мгновенного действия. Разведенная в бутылке доза, по согласованному с начальством плану ассистента, почти вдвое превышала смертельную. Хилов поставил перед Потаповым стакан, щедро наполнил его почти до краев.
— Минуточку, — остановил он руку заключенного, послушно потянувшегося к стопке. — Вот, и закусишь сразу, — ухмыльнулся ассистент. Он положил на хлеб маленький ломтик колбасы.
— Даже не знаю, что сказать, — не переставал удивляться основной виновник происходящего. — Вообще-то я водку почти не пью…
— Сегодня разрешено. Да и другого ничего нет, — снова вступил в свою роль Могилевский, обращаясь к заключенному. — Будьте настоящим мужчиной. А что, — Могилевский весело повернулся к присмиревшим свидетелям разыгрываемого действа, — давайте-ка, товарищи, составим компанию нашему первому пациенту. Разделим его радость. Что ни говори, а ведь мы не погрешили душой, объявив человеку, что спасли его от расстрела!