Без срока давности
Шрифт:
Накануне «открытия» нового дела Хилов с Могилевским долго колдовали в аптеке над токсичным веществом для первого опыта. Решили начать с проверки отравления при смешивании обычного цианистого калия со спиртом.
В кабинете сидели Могилевский, Блохин, судебно-медицинский эксперт Семеновский, сотрудники лаборатории Наумов, Филимонов-младший и еще несколько человек. Все до единого были в белых халатах. Даже комендант НКВД по такому случаю накинул поверх военной формы чистый белый халат. Только ассистент Ефим Хилов появился
— А это зачем? — вопросительно прогудел Блохин.
— Ленточка, — пояснил ассистент. — Для открытия мероприятия. Организовано все как положено в таких торжественных случаях. И даже ленточка протянута. Разве что духового оркестра не будет.
— Действительно, жаль, что туш некому исполнить, — угрюмо заметил Наумов. — Может, сам споешь?
— Да и с ленточкой у тебя, Хилов, получился перебор, — снова отозвался Блохин. — Выкинь ты ее. А то на богохульство смахивает. Мужика на тот свет, можно сказать, к Богу отправляем, а ты про какое-то торжество…
— Если старшие товарищи против, уберем, — послушно согласился Хилов. Он скомкал бинт, но полоску из середины все же вырезал и опустил в карман фартука, а остальное выбросил в урну. — Вот и все. Можно начинать, — с чувством исполненного долга объявил ассистент.
— Ну-ну, — пробурчал комендант.
— Ой, извините, — спохватившись, подала вдруг голос лаборантка Кирильцева. — Я женщина слабая и не могу смотреть, как людей убивают. Еще чего доброго, ночью приснится, — нервно щебетала Анюта.
Она взглянула в висевшее на стене большое зеркало, поправила свои бесцветные кудряшки и мелкими шажками торопливо засеменила из «ординаторской».
— Да уж осталась бы, — крикнул ей вслед Блохин. — Все равно привыкать придется…
— Нет уж. Обойдетесь без меня.
В коридоре она едва не столкнулась с доставленным для «церемонии» заключенным.
— Здравствуйте, — с растерянностью в голосе, испуганно произнесла лаборантка, заботливо уступая ему дорогу. — Вас здесь ждут.
И действительно, первого пациента почти все ожидали с нескрываемым нетерпением. Каждый вкладывал в это свой смысл.
Тот появился в сопровождении двух конвоиров. Когда перед ним распахнули дверь, заключенный, отвыкший в тюремной камере от нормального дневного света, в растерянности остановился на пороге под взглядом целой группы людей в белоснежных халатах и закрыл рукой глаза. Но к нему тут же подскочил Хилов с идиотской злорадной улыбкой:
—
С этими словами ассистент дернул ничего не соображающего арестанта за одежду, затянул его в кабинет и поставил в центре лицом к начальнику лаборатории и другим членам комиссии. Они чинно сидели за широким квадратным столом, покрытым зеленым сукном, неподвижно уставившись на пришельца, словно на редкостный музейный экспонат. У некоторых во взгляде улавливался откровенный страх перед тем, что должно было произойти через несколько минут на их глазах. Но находившийся в полном неведении «пациент», вряд ли это заметил.
— Заключенный Потапов, — наконец нарушил неожиданно воцарившуюся тишину «предмет исследования». — Осужден три дня назад трибуналом Московского военного округа по статье пятьдесят восемь — семь Уголовного кодекса за особо опасное государственное преступление — подрыв промышленности в контрреволюционных целях — к высшей мере наказания, расстрелу.
Присутствовавших повергло в некоторое замешательство нарушение только что оглашенной инструкции: человек назвал себя, сказал, когда, кем и за что осужден. Снова повисла пауза.
Перед «докторами» стоял остриженный наголо, худой, измученный молодой мужчина, с ввалившимися, небритыми щеками, бледным лицом, в грязной арестантской робе. В глазах страх, полная покорность. Они искали сочувствия и помощи у сидевших перед ним за длинным столом людей в белых халатах.
— Итак, надеюсь, вам понятно, что вы самый первый пациент только что открытого в НКВД специального лечебного учреждения для заключенных, — высокопарно обратился к Потапову Григорий Моисеевич, уже полностью овладевший собой. — Я руководитель лаборатории, то есть этого специального медицинского учреждения.
— Простите меня, никак не могу взять в толк, что все это значит и почему меня сюда привели. Я приговорен к расстрелу, и, как мне объявили, приговор подлежит немедленному исполнению…
— Об этом теперь не думайте. Расстреливать вас не будут. Проходите лучше сюда, присаживайтесь вот здесь.
Поднявшись со стула, начальник лаборатории артистичным жестом показал на кушетку, стоявшую в углу у стены. Заключенный смущенно топтался на месте, не решаясь сесть на белоснежную простыню.
— Садитесь, — повторил Могилевский и в следующую секунду почувствовал в теле сильнейший озноб и, словно на морозе, стал потирать свои вдруг похолодевшие руки.
Еще раньше, зная, что предстоят опыты над заключенными, он представлял себе эту процедуру обыкновенно и буднично. Придет зэк, выпьет свои сто граммов водки с ядом, его отправят своим ходом в камеру, где он через несколько минут тихо испустит дух. Эксперт Семеновский констатирует смерть, заберет труп для исследования на предмет обнаружения признаков отравления.