Без суда и следствия
Шрифт:
О чем же еще писать? Именно по этой причине Я так боялась приступать к книге. Я не была уверена в том, что вспомнить все вновь хватит сил.
Сегодня я заканчиваю рукопись. Несмотря на боль воспоминаний, мне тяжело расставаться с этой книгой, как с дорогим и близким человеком. Когда я допишу до конца, спущусь вниз. Дома меня будет ждать та жизнь, к которой я столько стремилась. И полностью другой человек, клятвенно пообещавший больше никогда мне не изменять.
Эпилог
Вот и все. Ровно год назад закончился самый страшный период моей жизни. И теперь, спустя триста шестьдесят пять дней, я не могу не удивиться своей судьбе, которая провела меня через ряд страшных, кровавых, трагических испытаний, выпавших на долю обычной женщины. Они наполнили новым смыслом прежде всего меня саму. Благодаря им (если здесь уместно это слово) я сумела спасти человека, которого люблю, и по-настоящему понять собственную любовь.
Вспоминая себя до тех страшных дней (чтобы рассказать правду о них, я затеяла эту книгу), поражаюсь, с какой глупой наивностью вглядывалась тогда в окружающий мир. Я ничего не знала о жизни, о людях.
Порой я тоскую о напряженной атмосфере телестудии, о прожекторах и мониторах, в которых когда-то отражалось мое лицо. Но эта тоска бессмысленна настолько, чтобы не успеть взять в плен значительную часть моего сознания. Она смешна по сравнению с тем, через что я сумела пройти. Я боролась, используя все средства борьбы, сражалась зубами и когтями.
Этот остров принес нам счастье. Не склеенные обрывки (их уничтожили завистливой, подлой рукой), не воскресшее — настоящее. Наслаждаясь обществом друг друга, мы стараемся не говорить на страшную тему, но иногда я ловлю пристальный взгляд, словно спрашивающий вслух: «Знаешь?» Очень часто я просыпаюсь в холодном поту, мне кажется, что по-прежнему существует кошмар и завтрашнее утро принесет мне столько боли и горя, сколько не в состоянии вынести один человек. И сотни тысяч людей станут вопить (под окнами, и не только) до безумия, требуя смерти любимого, требуя публичного ответа на вопрос: как она могла остаться с этим чудовищем?
Но, обливаясь холодным потом, я различу рядом спокойное дыхание спящего мужа, и огромный ком отчаяния (невероятной силы тиски) отпустит мое сердце. Я успокоюсь на несколько минут, закрою глаза, чтобы заснуть и… и вновь увидеть обезумевшие звериные лица (толпа), и, будто на самом деле это происходит, я пойму, что, даже если сорву голос, меня никто
Я была одна перед всем миром — сброшенная с самолета, следующего на праздник жизни, в ледяную пустыню. Ледяное белое безмолвие (я долго искала слова, чтобы объяснить: оказалось для этой цели их потребовалось всего три). Ледяное белое безмолвие — то, что мне пришлось пережить. И сквозь целый океан людской ненависти и собственного отчаяния мне выпало бороться за жизнь человека, которого я люблю, — и за собственную жизнь тоже.
А иногда мне вспоминается лицо животного (язык не поворачивается назвать его человеком), повинного в смерти этих детей. Почему, встречаясь с ним сотни раз, я ни в одной черточке не прочитала болезненных симптомов маньяка, впоследствии превратившего наши жизни (мою и моего мужа) в ад? Как ни парадоксально, но мы трое связаны, наверное, самой жестокой нитью до конца — когда-то суждено было понять неразрывность этой связи. Мучительный вопрос станет причиной моей бессонницы: неужели я не могла понять это тогда?! Почему я не поняла?! В самое страшное потрясение привели меня фотографии убитых детей… Перед выходом в эфир (если точно, за десять минут) мне показали снимки-иллюстрации к сообщению, которое предстояло включить в вечерний блок новостей. Я сразу же почувствовала тошноту, и пришлось выпить немного холодной воды, чтобы взять себя в руки. Тогда я еще не знала! Тогда я ничего и не могла знать…
Прошел год, прежде чем я нашла в себе силы вновь пережить то же самое. Теперь я смогла, рассказать правду, не утаивая ни одного факта, даже ни одной собственной мысли. Есть пословица: бросай грязью, что-нибудь да останется. Как ни крути, к сожалению, это действительно так. Я не знаю, сколько пройдет лет, прежде чем сотрутся темные пятна с нашего прошлого, да и сотрутся ли когда-либо. Впрочем, это уже неважно. Чтобы изложить все события на бумаге, мне потребовалась значительная работа над собой. Надеюсь, я выполнила ее с честью. Теперь же я сделаю все, чтобы Андрей был счастлив. Впрочем, и я тоже.
И еще… Я думаю об этом очень часто. Мне так хочется знать, чувствовать, верить, что больше мне никогда в жизни не придется видеть безнадежное небо, на котором, словно смешанная с грязью, застыла потемневшая засохшая кровь.