Без тебя
Шрифт:
– И только из-за этого ты отказалась от мяса?
– Нет, – усмехнулась Лайла. – Я отправилась в путешествие по Европе, несколько месяцев провела в Центральной Америке, потом вернулась в Австралию и только тут стала приверженкой вегетарианства. И да… с тех пор я воздерживаюсь от продуктов животного происхождения. По крайней мере, экологические последствия моей жизнедеятельности дают на девять тонн меньше углекислого газа в год, чем твои.
– А еще это, наверное, вкусно?
Лайла возвела глаза к потолку.
– Да, а еще это вкусно.
– И это случилось, когда ты училась в университете?
– А-а-а… нет. Я отправилась путешествовать всего несколько лет назад, – ответила Лайла, потянувшись за очередным куском пиццы. – Я взяла годичный отпуск и решила посмотреть мир.
– Я и сам о таком подумывал.
– И что тебе помешало?
– Понятия не имею. Один мой брат живет в Мельбурне, другой – в Париже. Время от времени они по электронной почте приглашают меня приехать к ним в гости. Ничто меня в Сиднее не удерживает, кроме работы, но, видишь ли, есть много такого, на что у меня просто нет времени, например на отпуск, хотя я понимаю, что должен навестить их, или встретиться с ними где-нибудь на нейтральной территории, или… не знаю…
– Я знаю, что жизнь слишком коротка, – подмигнув голубым глазом, сказала Лайла. – Сегодня я запросто могла выбросить тебя за борт парома, и тогда ты никогда не увидел бы ни своих братьев, ни Эйфелеву башню.
– Эйфелеву башню я видел на Гугл-картах. Как по мне, ничего особенного.
– Впервые я оказалась в Париже, когда мне было девятнадцать. Мы с моим тогдашним приятелем путешествовали с рюкзаками на плечах во время летних каникул. Мы жили на багетах и дешевом сыре, а спали в жалких гостиницах для пеших туристов. Когда я увидела Эйфелеву башню, я была с мужчиной, за которого, как мне тогда казалось, собиралась выйти замуж. Это было похоже на сон.
– А я думал, ты не веришь в настоящую любовь, – заметил я, испытывая иррациональное чувство ревности.
– А кто говорит о настоящей любви? Впервые секс для меня не закончился слезами, и мне почудилось, что в наших отношениях есть нечто особенное. Мы сидели и смотрели, как снег падает на Эйфелеву башню. Прислонившись друг к другу, мы вместе поглощали незамысловатую еду. Было на удивление романтично.
– И когда появилась злая ведьма? – подколол я ее.
– Когда мы вернулись в гостиницу. Поздно вечером в тот же день я застукала их за этим. Они делали это на той же кровати, на которой я спала, под тем же одеялом.
Я часто заморгал, а Лайла захихикала.
– Отличная история? Разве не так?
– Ты не шутишь?
– Нет, все так и было, со всеми мерзкими подробностями.
– Как я понял, мораль сей басни такова: «Езжай в Париж с тем, кого любишь, но спи с одним приоткрытым глазом».
– Нет, Каллум. Главная идея: посети чертов Париж. Всего-то!
– Ты сейчас похожа на моего менеджера по подбору персонала.
– Ну, если ты не слушаешь советов менеджера по подбору персонала, то я не буду тратить свое время на переубеждения. – Рассмеявшись, она потянулась за меню, лежавшим на столе. – Для того, кому не нравится сыр из кешью, ты слишком уж налегаешь на пиццу.
Она была права, но я все равно испытывал голод.
– Упс…
– Еще пиццы? – предложила она, затем, полистав
Часа общения с Лайлой хватило для того, чтобы понять: она живет и дышит своей работой. До этой встречи я бы тоже сказал, что живу работой, но для меня она была всего лишь карьерой, а для нее – образом жизни. Разница предельно ясная, как по мне.
– Помнишь, в прошлом году средства массовой информации много внимания уделяли судебному спору из-за того дерева на пляже Шелли?
– Что-то припоминаю, – солгал я.
Если я и слышал, то не обратил внимания, поэтому не запомнил. Я, кажется, где-то видел статью на эту тему, но не стал читать, сочтя глупостью в стиле хиппи.
– Это дело вела моя фирма. Застройщик хотел свалить дерево, растущее на краю заказника, чтобы оно не заслоняло вид на море, открывающийся из его кухни.
– Я даже не знал, что там есть лесной заказник. – При виде того, как округлились ее глаза, я поморщился. – Извини. А что, дело было громким?
– Громким… Ты что, смеешься надо мной? – помрачнев, спросила Лайла. – А ты вообще слышал о нем?
– Уверен, что слышал…
Очередная ложь, только не очень убедительная. Она наклонила голову и прищурилась.
– Я не помню деталей.
– В спор была вовлечена вся община, Каллум. Она организовывала мероприятия, чтобы собрать деньги для выплаты юридических издержек! Были встречи с общественностью, протесты в соседнем квартале! Как ты мог не заметить того, что целых шесть месяцев дискуссии и споры велись, что называется, на пороге твоего дома?
– Минутку. И вся эта суета поднялась из-за одного дерева?
– Этому дереву уже две сотни лет. И оно никому не мешало, кроме одного жирного корпоративного кота, который пару недель в году желал проводить отпуск в доме на берегу моря и любоваться видом из окна.
– И ты шесть месяцев своей жизни потратила на спасение одного дерева?
– Ты ничего не понял, Каллум. Оно многое значило для целой общины, и мы остановили нахала с толстой чековой книжкой, не позволили ему срубить это дерево. И знаешь что? Пройдет сто лет, застройщик давным-давно умрет, а дерево все еще будет расти на прежнем месте. Это сделали мы!
Глаза ее светились радостью, гордостью и решительностью. Рассказывая о деле, Лайла заметно оживилась. Она порывисто жестикулировала. Когда Лайла говорила о своей работе, та обретала истинный смысл, почти космическую важность, о которой я прежде даже не подозревал. Лайла, что называется, зациклилась на этом своем чуде. Она спасала виды, находящиеся под угрозой вымирания, боролась за компенсации и сражалась с экологически опасным горным производством. Когда ей сопутствовал успех, она сохраняла экосистему местности либо существенным образом улучшала жизнь ее обитателей. Когда же успех сопутствовал мне, продажи увеличивались, а товары расходились. Общее впечатление от ее деятельности оставалось неизменно позитивным, а вот моя работа невольно ассоциировалась с нездоровым образом жизни, бедностью и нуждой, вне зависимости от того, насколько богаты были мои клиенты.