Без вести пропавший. Попаданец во времена Великой Отечественной войны
Шрифт:
– Дымом пахнет!
Пошли на дым, на ветер. А там красноармейцы костерок развели, над ним котелок висит, что-то варят. Позже оказалось: кусочек сала бросили, сухарь ржаной покрошили, дикий лук да еще какие-то травы порубили. А что на два десятка ртов один котелок? Каждому по несколько ложек варева. Михаил внимание обратил, что ни караула нет, ни старшего. Вскочили бойцы, обеспокоились, когда уже погранцы с Михаилом на поляну вышли. Затем опять в круг уселись, ложки по очереди в котелок запускали, по-братски поделились с пришельцами. А Михаил им отдал две обоймы с патронами. Среди бойцов ни
– Подкрепились, кореша? Тогда встаем – и вперед.
По уставу требовалось выделить дозорного, вперед пустить. Случись противник, дозорный упредить сможет. Михаил позади всех держался. Впереди пехотинцы во главе с приблатненным. Лес закончился, впереди ровный луг на километр, потом снова лес. До средины луга дошли, как внезапно появилась пара мессеров. Михаил их сразу по силуэтам опознал, сразу на землю упал, закричал:
– Воздух!
Одни попадали, другие стояли гадали: наши истребители или вражеские? Истребители из пулеметов стоящих сразу покосили. Стрелять из винтовок по самолетам бесполезно – что истребителю винтовочная пуля? Да еще и попасть уметь надо, упреждение брать. Мессершмитты несколько заходов сделали, пока бойцы шевелиться не перестали. Запас топлива у истребителя невелик, улетели. Михаил немного выждал, поднял голову, осмотрелся.
– Эй, есть кто живой?
Поразился тишине, встал.
– Бойцы!
Прошел между тел. Кровью залиты, не дышат. Похоронить бы – так лопаты нет. Собрал у всех солдатские книжки. Ежели посчастливится встретить своих, отдаст, укажет место гибели. Не в плен попали – погибли, пусть и не в бою.
У каждого на войне разная доля. Один погиб как герой, как Гастелло, направивший подбитый бомбардировщик на скопление танков, другой отстреливался до последнего патрона в окопе и был сражен осколком, оставшись безвестным. Трудно исполнить воинский долг до конца, когда тебе восемнадцать и в магазине винтовки осталось два патрона. Похоронить одному всех невозможно, тем более даже малой саперной лопатки нет.
За лесом, из которого они вышли, послышалась стрельба. Чтобы не искушать судьбу, Михаил побежал к лесу впереди. За первым же деревом упал, немного отдышался, выглянул из-за толстого ствола липы. Никого не видно. Прошел с полкилометра и вышел к заимке. Одинокая изба, сарай, пасека – десяток уликов перед избой. Понаблюдал немного. Никто по двору не ходит. Если бы человек эвакуировался, то ульи кому-нибудь отдал. Пасечники своему делу привержены зачастую почти фанатично. Пчелы летают, жужжат. Потом хлопнула дверь, вышел мужчина лет тридцати. Михаил удивился. Почему не призвали? А через пару минут понял причину – левой руки у селянина не было, пустой рукав заткнут за пояс. Сразу осмелел парень, встал, не таясь подошел. Не стоит подкрадываться тихо, можно человека испугать, не получится контакта.
– День добрый! – поздоровался Михаил.
– И вам здоровья!
Селянин все на карабин за плечами у Михаила поглядывает. Да и сам курсант выглядит так себе. Форма
– Германцев в избе нет? – спросил Михаил.
– Германцев? – удивился селянин. – Чего им тут делать?
– Так война.
– С Германией? – еще больше удивился хозяин.
– Так уже неделю как.
– Я тут на выселках бортничаю, в городе бываю раз в месяц. Муки купить, соли, макарон, чая.
Михаил рот открыл – спросить про радио – да замер. К дому ни одного провода не идет, не видно столбов. Стало быть, ни электричества нет, ни радио. Живет отшельником.
– Покушать чего-нибудь не найдется? – спросил Михаил.
– Обязательно! Сейчас поснедаем. В избу проходи.
Михаил поднялся на крыльцо, в избу вошел. Сразу видно, что один человек живет. Ни жены, ни детей. Даже если семья бедная, все равно чувствуется женская рука, уют, цветочки в горшках на подоконнике, занавесочки на окнах. В единственной комнате обстановка скудная, почти казенная. Печь русская, стол обеденный, лавка и все.
– Да ты располагайся, боец. А что слышно?
– Немец напал на нас 22 июня, в воскресенье. И прет! Танков у него много.
Инвалид у печи хлопотал ловко. Ухватом достал чугунок, на стол поставил. Две железные миски поставил, крышку с чугунка снял – сразу такой аппетитный запах каши гречневой пошел, что Михаил едва слюной не захлебнулся. А однорукий хлеб подовый, в печи испеченный, на стол явил, ножом порезал. Из шкафчика вытащил бутыль самогонки и стопки, разлил.
– Ну, со знакомством. Меня Мыколой кличут.
– Я Михаил.
Выпили. Михаил себе каши с мясом наложил.
– Курицу вчера зарубил, – сказал Мыкола. – Как чувствовал, что гость будет.
Михаил кивнул, а сам ложку за ложкой мечет в рот, хлеб крупными кусками рвет.
– Не торопись, солдат. Медленно надо, а то заворот кишок получишь.
И правда. Медленно есть стал, растягивая удовольствие. Потом куриную ногу обгрызать стал. В училище и в армии такой вкуснятиной не кормят. Но все равно миску опростал быстро. Мыкола ухмыльнулся.
– Накладывай еще.
– Можно?
И еще раз повторил.
– Я в тридцать девятом на финской был. И кормили скверно, и холода такие были, что поморозились целыми ротами.
– Руку там потерял?
– Там. Кукушка, снайпер финский, в локоть угодил. Пока до госпиталя довезли, нагноение приключилось, оттяпали. Считаю, еще повезло, другие полками погибали. У финнов и одежда теплая, и лыжи, и автоматы. Ладно, что я о своем. Немцы где?
– Говорят, что Слоним взяли. Но это неточно.
– Не может быть! – округлил глаза Мыкола. – Это же рядом совсем.
Хозяин еще по одной рюмке налил. Самогон крепкий, ядреный. Михаил выпивать не хотел. С голодухи развезти может, да и не любитель он.
– Давай за товарища Сталина! За нашу победу!
За такой тост не выпить – грех! Выпили стоя. Потом хозяин по кружке чая сделал. В большие кружки чай бросил щедро, кипятком залил, на стол плошку с медом выставил:
– Сахара нет.
– Так с медом еще лучше.
Усталость и выпитое сказались. После чая вприкуску с медом Михаила в сон потянуло, глаза сами закрываться стали.