Без вести...
Шрифт:
— Похоже на правду, но это вы заранее выбрали.
— Хорошо, Кеша. Нате книгу и откройте сами.
Иннокентий плотно сжал книгу, раскрыл.
— Читайте сами, — попросила Эльза.
«...И как бы вы великодушно не извиняли меня, я буду говорить прежнее, — читал он, спотыкаясь от волнения, — что преступление всегда остается преступлением, что грех всегда будет грехом, постыдным, гнусным, неблагородным, на какую бы степень величия вы не вознесли порочное чувство».
— Теперь что скажете?
— Опять здорово.
— А теперь откроем
Он взял книгу из ее рук, прочитал:
«...Я взглянул на бедную женщину, которая одна была как мертвец среди всей этой радостной жизни: на ресницах ее неподвижно остановились две крупные слезинки, вытравленные острой болью из сердца. В моей власти было оживить и осчастливить это бедное, замиравшее сердце, и я только не знал, как приступить к тому, как сделать первый шаг...»
И вдруг совершенно неожиданно она нагнулась и крепко поцеловала его в губы.
— Я суеверна, Кеша... Начинаю верить, что ты оживишь мое сердце. — Она вдруг прижалась щекой к его лицу:
— Да, да... Я всегда верила, что ты придешь. Спаси меня. Погибну здесь, захлебнусь в грязи... Спаси! — Эльза бросилась на кровать, ее били рыдания.
Иннокентий стоял возле, неумело гладил ее по сбившимся волосам. Постепенно истерика затихала. Она виновато улыбнулась.
— Прости меня, Кеша.
— Будем встречаться, дружить? — не зная, что сказать, спросил Иннокентий.
— Будем, милый. — Она села на кровать и очень просто сказала: — Давай спать. Гаси свет, ляжем...
Каргапольцев впервые вот так спал с женщиной, как с женой. Проснулся он только под утро. Эльза спокойно спала. Иннокентий тихо поднялся, босиком подошел к окну и отодвинул штору. Начинался новый день.
Отдохнув после ночной смены, Фишер просматривал свежие газеты, то и дело подливая себе янтарный цейлонский чай. Вместо лимона опускал в чай ломтики яблока.
Курт Фишер пригласил Иннокентия на веранду. По стеклам осторожно водили кривыми узловатыми пальцами раскачиваемые ветром старые яблони.
Фишер пододвинул к Иннокентию вазу с яблоками, подал нож. И, вернувшись к газете, сказал:
— Пока этим делом занимаешься, я тебе почитаю. Слушай. — Вооружившись очками, Курт долго листал газету. — Вот: «Приезд в Федеральную Республику господина Чарльза Вильсона, председателя наблюдательного совета американского концерна «Грейс энд компани», в начале февраля этого года имел целью наладить сотрудничество с концерном ИГ Фарбениндустри в области производства атомной энергии...» Так, так. Твердо ведет свою линию Конрад. А дальше, смотри, еще забавней.
Фишер поправил очки.
— Концерн Дегусса будет поставлять чистый уран. Руду намечается добывать в районах Шварцвальда и... Баварского леса. Это же почти у нас под ногами. Жив «Совет богов», жив!
— Посмотрим еще что есть, — произнес Курт после минутной паузы. — Дальше в лес — больше дров, кажется, так русские говорят... «В Федеральном конституционном суде в Карлсруэ продолжается
Он со злостью швырнул газету.
Фишер поднялся, отбросил полотенце, зашел в дом. Вскоре вернулся с книжкой в руках. Серый мягкий переплет.
— Это стихи Эриха Вайнерта.
Фишер долго отыскивал нужное стихотворение.
— Нашел! Слушай.
Вздохнула шваль нацистская свободней, нашла хозяев новых солдатня: взашей не гонят их уже сегодня, а в дом пускают среди бела дня.— Знаешь, когда написаны эти стихи? Еще в сорок шестом. На десять лет вперед видел. А конец! Ты только послушай конец!
В тот раз все также начиналось! И если так и сызнова пойдет — свершится правосудье, как свершилось и не простит нам ни один народ! [3]— Молодец Вайнерт! Были и есть настоящие люди на немецкой земле! — Фишер вдруг сдернул с носа очки, хлопнул себя ладонью по лбу, — прости меня, старика, увлекся... Как у нас дела, был разговор с этим... с Милославским?
Иннокентий подробно рассказал обо всем, что произошло после встречи в пивном баре.
3
Стихи в переводе В. Бугаевского.
— Что ж, — произнес Курт. — Сообщи Милославскому, что Карл Фишер согласен выполнить поручение этих... как они себя называют?
— Солидаристами.
— Согласен выполнить поручение, слава богу, хоть не нацистов, а пока только солидаристов. Каждый рейс будет стоить им тысячу марок.
— А не много ли, дядюшка Курт? Не отпугнуть бы.
— Надо порядиться. Марок пятьсот можно будет сбросить. Скажи Милославскому, что дело, мол, опасное, рискованное. Вдруг венгерские солдаты обнаружат книжечки-листовочки? От солдат тогда и тысячью не откупишься. Верно я говорю?
Фишер доказывал это так серьезно, будто вел торг с отпетым энтээсовцем.
Их беседу прервал звонок. Курт Фишер, много лет страдавший радикулитом, после долгого сиденья сразу не мог распрямиться.
— Какому еще дьяволу я понадобился? — проворчал он.
Пришел Рудольф Нейман. После расформирования лагеря «Пюртен-Зет» лесопильный завод закрыли, Рудольф переехал в Регенсбург. В Мюнхен он явился по делу, но на сутки раньше, чтобы провести воскресенье со здешними друзьями.
С приходом Неймана все стало еще проще и сердечней. Рудольф вытащил из сумки низенькую пузатую бутылку. Они отправились в беседку, в сад.