Без вины преступница
Шрифт:
Признаваться не хотелось. Он ответил как можно тверже:
– Скорее да, чем нет.
– Так вот, юноша! – Собеседник повысил голос. – Никто из моих людей тебе не звонил и не назначал встречу. И я, разумеется, не звонил. Зачем? Разве мы не выяснили все в последний раз? Совет хочешь?
– Разумеется.
Он будто ослеп, когда попытался нашарить чашку с остывающим кофе.
– Присмотрись к своему окружению. – Собеседник хихикнул. – И почаще оглядывайся, юноша! Бывай.
Он оглядывался, пока шел от ресторана к остановке. Оглядывался чаще, чем требовалось.
– Привет, – тихо поприветствовал его этот человек и даже протянул руку в перчатке.
Он ответил и тоже протянул руку. Тоже в перчатке.
– Торопишься?
– Да-да, извините. Давайте не сегодня, хорошо?
– А не надо торопиться, – посоветовал тихий недружелюбный голос. – Все беды от спешки, поверь. Кто-то торопится стать известным, кто-то богатым, кто-то просто торопится жить. Ты себя к какой категории относишь?
– Что? Извините! – Он приложил руку к груди, в которой испуганно бухало сердце. – Мне правда дико некогда!
Кажется, у него перемерзло горло, когда он попытался быть вежливым. Слова выходили неуверенными, голос казался скрипучим. Или это снова скрипит снег под подошвами его тонких модных ботинок? Он начал обходить этого так некстати подвернувшегося знакомого незнакомца. Ему правда сейчас не до того. Ему на остановку, которая вот-вот покажется из-за угла.
– А я вот отношу тебя к категории дураков, которые решили, что могут усидеть на двух стульях. – Незнакомец как будто и не слышал его, даже пошел рядом. – Дураки думают, что могут одурачить всех вокруг. Двойным агентом себя возомнил, парень? Захотел урвать сразу с двух лопухов? Так ты нас называешь? Считаешь в своей келье наши деньги и ржешь?
Он даже ответить ничего не успел. Даже подумать не успел – отвлекся. Неосмотрительно отвлекся: наконец показалась автобусная остановка, и до нее было метров тридцать-пятьдесят, не больше. И там были люди!
Он ничего не успел. В голове как будто что-то разорвалось от странной неожиданной боли. Ноги подогнулись в коленях. Он упал, зарываясь лицом в снег. Хотелось и голову спрятать в сугробе, только бы защититься от ударов, которые сыпались один за другим. Один за другим, один за другим…
Глава 3
Оля не могла понять, чем так прогневала небеса. Что такого гадкого и подлого она могла совершить за свою недолгую жизнь? Несколько дней перебирала воспоминания, добралась до выпускной группы детского сада – все безрезультатно. Все ее дурные поступки можно было пересчитать по пальцам. И не было среди них ни одного такого, за который стоило бы так наказывать.
Началось все…
Да, сначала ее бросил Вадик. Гадко бросил, невзначай, походя, как резюмировала Алла Ивановна Суркова – ее коллега и просто очень хорошая женщина, негласно взявшая над ней, сироткой, шефство.
– Как руки помыл, Оленька! – фыркнула она с чувством, не отрывая взгляд от квартального отчета, который кровь из носу надо было сдать до праздников. – И радуйся, дуреха! Радуйся!
– Чему же радоваться-то,
– Значит, не так хорошо было, Олька. – Алла Ивановна сбилась в подсчетах, чертыхнулась и подняла на нее сердитые глаза. – Ничего хорошего, значит, у вас с ним не было, девочка! Ровно было, а не хорошо. И не реви, слышишь? Не реви!
– Я не реву, – пищала Оля и ревела.
Приходилось Алле Ивановне выбираться из-за стола, подходить к ней, уговаривать, гладить по голове и напоминать, что все еще у нее будет. Счастье, в смысле. И что она радоваться должна, что небо избавило ее от такого мерзавца.
К пятнице Оля более-менее справилась со слезами. Тоска осталась, конечно. Не такая острая, как неделю назад, но осталась. А слезы странно высохли. Она даже нашла в себе силы поехать в пятницу вечером с Аллой Ивановной на дачу и пробыть там до утра воскресенья.
Алла Ивановна ее без конца чем-то занимала. Они ходили на лыжах по раздолбанной лыжне, пекли пироги, играли в карты. Даже забрели с пирогами к Аллиной соседке. Оля отнекивалась, говорила, что неудобно, ее, Олю, там никто не знает. Но Алла Ивановна не дала ей договорить.
– Хватит квохтать, Олька! К Марии по субботам сыновья из города приезжают. Это сразу три мужика. Холостых! Перспективных! – Алла Ивановна протыкала указательным пальцем воздух над своей головой. – Она давно пристает – познакомь, мол, их с приличной девушкой. Идем, нечего рассиживаться!
Сыновья соседки, к разочарованию Аллы Ивановны, явились не сами, а с шумной компанией. Спокойных посиделок за самоваром не вышло. Было суетно, шумно, бестолково. Олю, по мнению Аллы Ивановны, никто не успел оценить. Даже Мария.
– Где уж в таком таборе? – возмущалась Алла Ивановна, когда они возвращались с дачи на Олиной машине. – Носилась, как с писаной торбой, с этой анемичной блондинкой. Как думаешь, кто из ее сыновей на ней женится, а, Олька? Вот уж повезло Машке так повезло!
Оля не знала. И совсем не хотела думать ни о сыновьях соседки, ни об их блондинке, которую они, кажется, не могли поделить и все время по этому поводу собачились.
Ей вообще не хотелось ни о чем думать. Она неплохо отдохнула, развеялась и теперь боялась, что тоска вернется, стоит ей только переступить порог квартиры.
Алла Ивановна ее молчание поняла по-своему. Развернулась к ней, подозрительно прищурилась.
– А ты чего это притихла, девочка? О ком думаешь? Не о том ли наголо бритом Степке, который без конца тебе мясо от мангала таскал, а?
Честно? Оля не очень хорошо помнила и самого Степку с наголо бритым черепом, и его неуклюжие ухаживания. Она все время думала о Вадике. И еще об отце, которому Вадик не понравился с первого взгляда, да так, что тот даже назвал его сусликом. Может, ее отец, которого она так и не успела узнать и полюбить по-настоящему, чувствовал в нем что-то гадкое? Знал заранее, что Вадик так подло с ней обойдется?