Без выбора
Шрифт:
Итак, горы в моем детстве были страстью. Я жаждал над ними возвышаться. Не покорять, нет. Что значит - покорить гору? Глупость! Но возвыситься над ней - это совсем другое дело!
"Кавказ подо мною. Один в вышине!.." Специалист по детской психологии наверняка сделал бы нелестный для меня вывод из такого признания. Да я и сам могу его сделать. Подумаешь!
Другой страстью моего детства была вода. В основном, конечно, байкальская. Но и любая прочая тоже. С детства я был мерзляк, и никогда купание в холодной воде не доставляло мне удовольствия. Но именно потому некоторые мамаши не разрешали своим детям дружить со мной. Я купался от льда и до льда. Не один, конечно. Охотники всегда находились.
Едва лед отступал от берега метров на двадцать, как мы, заготовив дрова для костра на берегу, уходили в воду, плыли до льда, взбирались на него, потоптавшись на нем, прыгали, плыли к берегу и затем ритмично сотрясались телесами над костром.
Уже почти взрослым человеком я переплывал Ангару в июне, когда она как лед; в Селенге плавал в шугу, обцарапывая тело ледяными иглами; переплывал Лену в районе Усть-Кута и Неву с Васильевского острова, где был подобран милицией, потому что не нашел места, где пристать на другом берегу, и заплыл в какое-то охраняемое пространство. И все это я проделывал не из удовольствия вовсе, но по той же глупой ревности: реки на то и существуют, чтобы их переплывать.
Еще одна страсть детства - тайга. Уйти без тропы куда глаза глядят и не заблудиться, немного при этом обязательно поблуждав. Долгое время я мнил себя большим спецом по таежным блужданиям, пока не был препозорно наказан, отправившись однажды просто пошататься по подмосковному лесу. Я заблудился в трех-четырех километрах от станции, и только поездные свистки помогли мне выбраться к железной дороге. А все просто! Наша-то, прибайкальская тайга, она же гористая - всегда есть ориентир. Только полный тупица заблудится. Да и ручьи все, они куда? Конечно, в Байкал. Ни по солнцу, ни по мхам, ни по каким другим приметам - нет нужды башкой вертеть. Так что в равнинной тайге я и поныне полный лох. Впрочем, слово "лох" - это что-то из современности. В мои времена говорили - лопух. И было это очень обидное слово.
Однако все эти мои детские страстишки не шли ни в какое сравнение с другой, воистину хмельной страстью - чтением! Бабка-бабушка приучила, мать поощряла, но уже к одиннадцати годам ни в каких поощрениях я не нуждался. И годам к двадцати я был уже безобразно начитанным человеком.
Безобразие моей начитанности заключалось не только в том, что чтение было бессистемным - читал что ни попадя... Но дело в том, что оно, чтение мое запойное, было совершенно некритическим.
Читал ли "Крошку Доррит" Диккенса или "Счастье" Павленко, "Роб Роя" В.Скотта или "Кавалера Золотой Звезды" Бабаевского - я верил тому, о чем читал, безусловно и в равной степени сопереживал будто бы где-то и когда-то, но непременно происходившему. Мысль о том, что писатель может не только элементарно врать по конъюнктуре, но просто сочинять небылицы, то есть то, чего в действительности не было, - приди такая мысль в голову, глядишь, и бросил бы читать вообще.
Я ненавидел, нет - презирал тонкие книжки: не успеешь расчитаться, вжиться в мир героев, пофантазировать на предмет их мыслей и поступков- и на тебе! Конец! Любая же толстая книга - что пещера с тысячей ходов, где ждут-поджидают тебя невстречаемые люди, неслыханные события и дивные переплетения судеб героев и антигероев! Потому рассказов не читал вообще. За исключением Джека Лондона и Лескова.
К концу седьмого класса перечитал все романы Тургенева. А "Записки охотника" только по принуждению - по школьной программе. К концу десятого класса - все романы Толстого, но "Севастопольские рассказы" по-настоящему читал через десять лет, в следственном изоляторе питерского КГБ.
Нынче поговаривают о так называемом виртуальном мире... Да я треть жизни прожил в нем. Пример: книга
Тринадцать лет пробило.
Вдруг замкнут стал и тих,
Что очень удивило
Родителей моих...
Шотландской королеве
Я рыцарем служил.
Подсаживал на луку,
Придерживал коня,
Всегда по леву руку
Скакала от меня......
С ней честь и смерть искал я
В пирах, в беде, в бою.
Так с нею прискакал я
И в молодость свою.
О той "каше в голове", с какой скакал я в свою молодость, наглядный пример - любимые книги в пятом классе: "Последний из могикан" Купера, "Молодая гвардия" Фадеева, "Строговы" Маркова и почему-то два рассказа "Зимовье на Студеной" Мамина-Сибиряка и, что уж совсем непонятно, "Человек на часах" Лескова.
При том я вовсе не был "домашним ребенком". Я был антидомашним ребенком. Сын учителей, никаких особых обязанностей по дому не имея, днями пропадал я на скалах, на Байкале, на поездах - была такая забава: подкатываться на "товарняках", запрыгивая на ходу и спрыгивая, что через много лет весьма даже пригодилось мне, когда, за невозможностью работать по специальности вкалывал составителем поездов на станции Очаково под Москвой.
Теперь удивляюсь: когда успевал читать? В четвертом классе учитель Сергей Тихонович подарил "Плутонию" Обручева. Полез на свою любимую скалу и читал дотемна. Дочитывал под одеялом с фонариком. И учился-то я как попало, потому что читал, и не научился в жизни ничему путному, потому что чтение было непреодолимой страстью. Позже, работая в школе, на уровне "сельского любительства" играл на всех музыкальных инструментах, нот, однако ж, никогда осилить не смог. Слух имел отменный, времени не имел для серьезных занятий чем-либо. Все свободное время поглощало чтиво.
Пришло все же время, когда страсть к чтению обернулась благом. Из одиннадцати лет заключения в камерах, то есть по-блатному - в "крытке", провел я девять. И той сравнительной легкостью, с какой я переносил камерные режимы, тем воистину счастьем, что испытывал в "одиночках",- этим всем обязан книгам. Опекуны из КГБ, изыскивая "подходы на слом", лиши они меня, ну хотя бы на год, чтения - страшно даже подумать - могли бы сломать.
Помню первый день своего заключения - любой, прошедший через "неволю", помнит этот день... За день до того я, директор деревенской школы, выехал с драмкружком "на гастроли" в соседнюю деревню. Приехавшая из Питера группа задержания, не обнаружив меня на месте, помчалась по "гастрольным следам". Арестовали меня прямо за кулисами. Привезли в мою деревню, предъявили участие в подпольной организации, провели обыски в директорском кабинете и в квартире и повезли в Питер. По дороге, удивленные моим деланным спокойствием, несколько раз переспрашивали, понимаю ли, во что влип. Во что влип, я знал. Думал о другом- припоминал, что мне известно про тюрьмы, к чему следует подготовиться. Знание темы - и читал достаточно, и рассказов наслушался в свое время в братсках да норильсках - было. Но была ли готовность?..
Привезли уже ночью. Спал нормально. Утром привели "сопосидельника". Знал - "подсадка". Но мужик вроде бы нормальный. По характеру. Что очень важно в камерном общении. Проворовавшийся прораб какого-то питерского ЖЭКа. В общении не навязчив - так их, подсадок, инструктируют. И слава Богу! Первый день бездопросный - чтоб помаялся. И я маялся... От безделья.
И вдруг в середине дня открывается "кормушка", в кормушке физиономия дамы средних лет, и вопрос: "Книги заказывать будем?"