Без выбора

Бородин Леонид Иванович

В те дни как раз мы с женой собрались навестить моих родителей на Белгородчине, и родители остались на меня в обиде за то, что вместо общения с ними я все эти дни читал, и читал, и читал... Вещь потрясла меня. Ничего подобного в современной "несоветской" литературе не было, а я уж, слава Богу, отслеживал все стоящее.

По времени это событие совпало с моим байкальским "бзиком". Кому показать книгу? Кто оценит по достоинству? Конечно, Распутин. Пару раз мы встречались с ним у Глазунова, особых отношений же не сложилось... И все же... Ценной бандеролью я отправил рукопись человеку в Иркутске, которому безусловно доверял. И вот теперь, по окончании тофаларской эпопеи, решил заняться судьбой рукописи.

В те дни в иркутском Доме литераторов проходило обсуждение новой повести Распутина. По окончании дискуссий я увязался проводить Валентина до дому. Сперва о том о сем... Потом

сказал: есть рукопись... исключительная... не возьмется ли он посмотреть ее, и хорошо бы с карандашом в руках, поскольку первые две главы, на мой взгляд, слегка торопливы и небрежны...

Нет, Валентин интереса не проявил, сослался на свою работу, которая ни на что прочее сил не оставляет... Конечно, я понял его, но не скажу, что не огорчился. С другой стороны, кто я ему, уже почти классику! Что он обо мне знает! Только "иркутскую историю" - ну выперли кого-то из университета почти четверть века назад, ну был шумок... Потом этот "выпертый" объявляется у Глазунова. А у Глазунова кого только не встретишь...

За границей у меня уже вышли и "Третья правда", и "Повесть странного времени", и "Год чуда и печали"... Да кто знал об этом?

Распутин посоветовал мне обратиться к Лакшину.

После новомировской истории Лакшин литературно забронзовел, без соответствующей рекомендации к нему соваться было бесполезно.

Между прочим, я все-таки побывал у него, уже в перестроечные времена. Кажется, он был замом главного в "Знамени". "Нет, - сказал он мне категорично, - перепечатывать западные издания мы не будем. Это точно. Напишете что-нибудь новое, приносите. Не ко мне, конечно, в отдел прозы. Желаю удачи".

Я тогда по нескольким журналам пробежался из чистого любопытства скорее, чем целенаправленно. "Наш современник" отказался от "Третьей правды", "Москва" отказалась от "Года чуда и печали".

Вопреки ожиданиям, "Юность" с тогдашним Дементьевым распахнулась мне настежь, за что и чту по сей день Э.А. Проскурнину - первое добро памятнее прочих.

Возможно, к месту подметить и следующее. С.Ю. Куняев дал санкцию немедленно печатать "Третью правду", как сам признался, не читая. Немногим ранее того журнал "Москва" отказался от "Чуда...". А причина меж тем одна. Начало девяностых - короткий период, когда наши патриоты скидывали партбилеты, и было в их сознании нечто, после начисто перечеркнутое, рискнул бы назвать это совестливостью перед фактом явного зла системы, в которой они, прямо скажем, неплохо существовали. "Толстые" журналы, что левые, что правые, равно кинулись в поиски "критической" литературы. Потому "Третья правда" была в масть, а "Год чуда и печали" - безвинная сказочка на фоне общего критического настроя "не смотрелась". Но кто-нибудь скажет, что она хуже написана?

Теперь даже смешно вспоминать, что мне, завзятому антисоветчику, приходилось в Америке втолковывать нашим патриотам, что не след бегать им на радио "Свобода" и доказывать, какие они объективные интернационалисты. Так ведь не послушались, сбегали. Иные и не по разу.

Потом все изменилось. Наступил период самореабилитации. Патриоты теперь стыдились своей недавней совестливости. Что ни мемуары, то непременное отстраивание боевых рядов задним числом. Отважная борьба с сионистами и демократами, отстаивание государственности против разрушителей таковой... Но, между прочим, любой профессионал из бывшего Пятого управления КГБ скажет, что лодочку социализма раскачивали левые влево, правые вправо. Только вторые это делали "робчее" - не хотели рукавов замочить, чего левые (теперь они - "правые") не боялись, хотя бы потому, что им было у кого подсушиться. "Кувырк" соцлодки левые себе приписывают напрасно, так же как правые гордятся "охранительством". Лодка перевернулась по причинам маразма рулевых, напрочь прогнившему днищу и кухонному двоемыслию, которым, как проказой, было поражено все общество - от колхозника до члена Политбюро.

* * * ...............

О радио "Свобода", однако ж, не могу не сказать особо.

На фоне многолетней культурно-политической борьбы-соперничества России советской и "пост", с одной стороны, и "всего прогрессивного человечества", с другой, радио "Свобода" доросло до явления, как принято говорить, не имеющего аналога. Сказать о высочайшем профессионализме- это ничего не сказать. Американская (именно американская, а не проамериканская) радиостанция русскоязычного исполнения, она выработала-изобрела изощреннейшие приемы и методы культурно-политической пропаганды.

О

диверсионном характере деятельности радиостанции можно говорить, лишь имея в виду латинский смысл слова "диверсия" - отклонение, отвлечение. Антикоммунистические заявки "Свободы" всегда были не более чем рекламными клипами-заставками между тщательно продуманными и в большей части великолепно исполненными импровизациями на предмет исторической несостоятельности России как в политическом, так и в культурном отношениях. Из завидного разнообразия программ я бы выделил две как наиболее показательные, хотя и на первый взгляд меж собой никак "идейно" не связанные: это "Русская идея" Б.Парамонова (после "разоблачения" "идеи" программа стала называться "Русские вопросы") и "Сорок девять минут джаза". Если бы руководство радиостанции ставило эти программы непременно одну вслед другой - любопытный был бы эффект! Но не только умные люди руководят радиостанцией. Еще более умные подбирают людей для руководства. Уму тех и других радиостанция обязана тем, что она прежде всего интересна. Признаюсь, это единственное радио, которое я регулярно уже в течение десятилетий слушаю - и не раз благодаря радио "Свобода" в предчувствии тех или иных событий оказывался "впереди планеты всей". Являясь "отжимом" кропотливой аналитической работы множества специфических государственных ведомств, радио зачастую - сознательно или нет - "пробалтывало" ту или иную тенденцию к изменению американской политики. Случалось, что "хозяин" использовал фирму по прямому назначению, и тогда появлялись такие передачи, как "Балтийский маяк".... Бывали и откровенные проколы. Торопливо высчитали "специалисты" в начале девяностых, что зарождающиеся независимые профсоюзы могут оказаться мощной деструктивной силой, и тогда второпях старую передачу для прозападно оттопыренных интеллигентов "Когда мы едины" с неизменным музэпиграфом Окуджавы приспособили под новую политическую конъюнктуру. И "мама" российских правозащитников Людмила Алексеева теперь страстно призывала "профсоюзников" всех мастей срочно "взяться за руки, чтоб не пропасть поодиночке". Профсоюзы, однако ж, не оправдали возложенных на них надежд, просчет был осознан, передача - в архив, а Л.Алексеева, разумеется, без работы не осталась.

Величайшее гуманистическое открытие - права человека - немереная целина для геополитики. Именем прав человека разбомбили человеков в Белграде и Багдаде. Нас пока, слава Богу и атомной бомбе, не бомбят, и права человека п о к а - единственное стратегическое действо по предупреждению, предотвращению возрождения Российского государства, поскольку оно действительно никак не может возродиться без покушения на права человеков, по тем или иным причинам не желающих этого возрождения, поскольку имеют право, гарантированное "международным правом", не хотеть- и все тут!

И "парашютисты" из радио "Свобода", и само радио успешно совершенствуют стратегию сердечной заботы о соответствующих человечьих правах на развалинах империи. А за более подробными и добросовестными разъяснениями сути российского "правозащитничества" я бы рекомендовал все же обращаться не к Людмиле Алексеевой, каковая нынче во главе, но к Валерии Новодворской. Честный ответ гарантирован.

* * *

Между тем история с таинственной рукописью имеет непосредственное отношение к теме, которой коснулся вскользь, о чем, возможно, и пожалею. Вернувшись в Москву, я первым делом озаботился проблемой перепечатки рукописи. Экземпляр был практически полуслепой. Денег на перепечатку тысячи страниц у меня, естественно, не было. Обращаться к Глазунову после его столь щедрого раскошеливания просто совесть не позволяла. И тут друг мой Игорь Николаевич Хохлушкин вроде бы отыскал бабулю, готовую, не торопясь, справиться с работой. Тогда были еще такие бессребреницы... Именно они, добровольцы, перепечатывали мой журнал "Московский сборник" и были горды доверием...

В Москве я снова столкнулся с той же проблемой - с безработицей. На очередном сходняке Глазунов насел на лидера Общества по охране памятников Виноградова и выбил из него согласие пристроить меня в их ведомство. Виноградов после того надолго исчез, а при случайной встрече признался, что не может рисковать подставкой своей организации, с которой и без того, кому надо, глаз не спускают.

Была еще одна попытка. Глазунов предложил мою кандидатуру писателю Дмитрию Жукову в качестве личного секретаря. Я добросовестно рассказал Жукову о всех хвостах, что за мной тянутся, и он пообещал навести справки в "конторе", где у него были "свои люди". Жукова после того я тоже больше не видел.