Без взаимности
Шрифт:
Все это связано с Лейлой Робинсон.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ПАДШАЯ
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Эмма осталась с Диланом в общежитии, а учебу отменили из-за сильной метели. Я дома — беспокойная и одна. Обычно я не меня не мучает перспектива оказаться взаперти в одиночестве, но за последний месяц я от этого отвыкла. Эмма
Ненавижу ее.
Ненавижу Дилана.
И ненавижу паршивый снег!
Я ненавижу всех и вся.
Я сижу на диване. Мое напряженное тело чувствует себя неловко, будто не знает, что делать с самим собой. Я пытаюсь вспомнить, чем обычно занимаюсь, когда одна. На журнальном столике замечаю недоеденный пакетик Twizzlers и набиваю конфетами рот.
Так. Что еще?
— Ага! — кричу я в пустой комнате, ищу музыку на телефоне и останавливаюсь на Лане Дель Рей. Blue Jeans.
Песня напоминает мне о Томасе — впрочем, ничего удивительного тут нет. Поджав под себя ноги, я сижу на диване и слушаю ее, чувствуя себя жалкой. С развитием сюжета песни меня атакуют воспоминания произошедшего в кладовой бара.
Поцелуй. Оргазм. Моя исповедь. Ощущение опустошенности, когда он ушел.
Я сама виновата. Не стоило его целовать. И кончать на его ноге совершенно не стоило. Все это было неправильно по многим причинам… даже если он вроде бы наслаждался моими стонами и отчаяньем.
Песню перебивает пронзительный рингтон, эхом пронесшийся по всей квартире. Сначала у меня появилась мысль проигнорировать звонок, но пальцы сами нажали принять вызов, прежде чем я успела посмотреть, кто звонит.
Это Калеб, и я молча смотрю на экран, на котором идут секунды. Медленно подношу телефон к уху и, заикаясь, говорю:
— А-алло.
Наверное, мне стоило бы подговориться к звуку его резкого вдоха, когда он услышал мой голос. В груди все грохочет. Я чувствую, как ребра подрагивают, когда сердце хочет протиснуться между ними и припасть к телефону.
— Алло? — повторяю я, когда ничего не слышу.
— Привет, — с заминкой говорит он. — Я не ожидал, что ты ответишь.
Его голос — немного хриплый, но больше все же мальчишеский — проносится сквозь меня. Прошло два года. Два года, с тех пор как я его слышала — и как он со мной разговаривал. Ущипнув себя, я ругаюсь от боли.
— Лей? Ты здесь? Что… э-э-э, что это было?
От приливной волны эмоций, поднимающейся от груди ко рту, мне трудно говорить.
— М-м-м… я просто ущипнула себя. Но все нормально.
Раздается смущенный смешок.
— Ладно. Понял, — он покашливает и продолжает: — Надеюсь, ты не занята и я ни от чего тебя не отрываю, но в свое оправдание хочу сказать, что не рассчитывал на ответ.
— Нет. Я не занята, — я оглядываю свою пустую квартиру. — Сегодня весь день идет снег, так что мне никуда не надо.
— Ах да. Уверен, что насыпало прилично. Пусть так и будет. Я же знаю, как ты любишь непредвиденные выходные.
Больше нет, — хочу
Калеб меня больше не знает. Он понятия не имеет, что происходит в моей жизни. Эта мысль даже доставляет относительное удовольствие.
— Ага, — все же отвечаю я и ничего больше не добавляю.
Мы молчим. Я слушаю наше дыхание — больше похожее на вздохи — и чувствую себя стервой. Я разрушила все, что было между нами. То, что я сделала, — это преступление. И никакие извинения это не компенсируют. Сколько бы я тогда ни звонила, он ни разу не взял трубку.
Тряхнув головой, я нарушаю тишину.
— Как там в Бостоне?
— Хорошо… наверное. Я приехал в Нью-Йорк.
— Ну да. На вечеринку, — я облизываю губы. — А что привез для меня?
— Я… Я на самом деле…
— Да ладно, я пошутила, — неловко усмехнувшись, говорю я. — Бостон лишил тебя остатков чувства юмора, да?
Он смеется, а я представляю его светлые волосы и зеленые глаза. Представляю его гладкие пальцы, держащие телефон — кстати, у него айфон? — пока он разговаривает со мной.
— Где ты остановился? — спрашиваю я. Мне хочется дорисовать картину и увидеть то же, что и он. Мое голодное сердце жаждет больше информации.
— У твоей мамы. Более того — в твоей комнате.
— Да ладно, — я сажусь ровнее. — Блин. Но почему? У них достаточно свободных комнат. А в моей бардак.
— Лей, ты ведь здесь больше не живешь. После тебя убрались.
— А. Ну да, — я снова падаю на спину и кладу ноги на столик. — Извини, я просто запаниковала.
— Почему? Я же видел твою комнату. И знаю, что ты неряха.
— Эй! Я не неряха. Просто немного неорганизованная.
— Нет, неряха. Из-за якобы «неорганизованности» ты на целых два дня потеряла в своей комнате телефон.
— Тогда делай поправку на возраст. Не все такие же идеальны, как ты, вытирающий за собой мокрые следы от стаканов, — содрогнувшись, замечаю я.
На этот раз молчание не такое тяжелое. Я рисую в голове картину. Калеб сейчас в моей комнате. Мне трудно представить ее чистой, но я вижу его сидящим на кровати, опираясь на белое изголовье. Может быть, он смотрит в левое окно с видом на Центральный парк. В это время года деревья обычно голые, а сегодня должны быть усыпаны недавно выпавшим снегом.
— В общем, я звонил тебе, потому что хочу увидеться, особенно если ты все же придешь на вечеринку к Генри, — спустя какое-то время говорит Калеб.
Так вот почему он звонил. Он хочет видеть меня.
Прижав руку к животу, я пытаюсь усмирить появившихся там бабочек с трепещущими тонкими крылышками. Я так давно не чувствовала чего-то подобного. Но мне показалось, или же ощущения всегда были такими… легкими и приглушенными?
Они не имеют ничего общего с острым и тянущим ощущением в районе пупка. Или с покалыванием по коже. Или с желанием свести бедра вместе и потереть их друг об друга.