Без ярлыков. Женский взгляд на лидерство и успех

Шике Морин

На следующий день, не до конца придя в себя после смены часовых поясов, я села на поезд, чтобы поехать к принимающей семье. Меня переполняло беспокойство. За несколько недель до этого я на своем лучшем французском сочинила письмо, в котором представлялась и рассказывала о себе (мой отец его даже отредактировал), но не получила ответа. У остальных детей, участвовавших в программе обмена, завязалась оживленная переписка с принимающими семьями. Я же в конце концов получила немногословную, но довольно милую открытку – видимо, ее поначалу потеряли на почте – с подписью «Доминик, Тома, Люка, Артур». Неужели в этой семье одни мужчины? Кому принадлежит имя Доминик? Я понятия не имела, во что ввязывалась.

Меня разместили в Провансе, городок назывался Кальвисон (на

самом деле он больше походил на небольшую деревню), неподалеку от Департаменталь – извилистой проселочной дороги примерно в получасе езды от Нима. Сойдя с поезда и оглядывая толпу, чтобы понять, кто меня встречает, я пережила момент острой паники. Неужели про меня забыли? Наконец я услышала, как женский голос выкрикивает мое имя – сначала даже не поняла, что это оно: женщина произносила «Мор’анн» с раскатистым «р» и долгим «н» на конце. Позднее я узнала, что такое наречие, больше похожее на пение, вообще распространено в этой части Франции. Женщина в больших круглых очках с толстыми, как бутылочное донышко, стеклами обеспокоенно проталкивалась через толпу, и ее крупные каштановые локоны подпрыгивали вместе с плакатом, на котором было написано мое имя.

– Bienvenue! Je suis Dominique, – сказала она. Значит, в принимающей семье Доминик звали мать! Она протянула руки, чтобы прижать меня к своей округлой фигуре. Я наклонилась, намереваясь по традиции дважды поцеловать ее в знак приветствия, но Доминик удивила меня, оставив руки на моих плечах и целуя меня еще раз.

– Ici, on en fait trois (Здесь мы делаем это три раза), – сказала она с ласковой улыбкой. – On est dans le sud. On est plus chaleureux que les Parisiens (Мы на юге. Мы теплее, чем парижане).

Она усадила меня в седан ситроен, и мы поехали в Кальвисон.

Дом стоял на узкой улице в ряду таких же одинаковых домиков с заборами из золотистого известняка и яркими зелеными калитками. Открыв дверь, я увидела небольшой внутренний двор, где на столе, покрытом веселой желтой скатертью, стояла ваза со свежими полевыми цветами. Les cigales (цикады) так громко стрекотали на летней жаре, что я почти не слышала и не понимала слов Доминик. Впрочем, это было неважно: я ужасно устала и чувствовала огромное облегчение от того, что в моей новой семье хозяйкой была женщина.

Доминик провела меня через двор к дому. Мельком заглянув в кухню, я увидела лежавшие вокруг корзины для покупок яркие овощи: помидоры, перец, кабачки и баклажаны. Запах жареного розмарина напомнил, что близится время ужина. Доминик привела меня по небольшой лестнице в комнату на втором этаже.

– Клади свои сумки, – сказала она по-французски. – Потом мы что-нибудь перекусим и поедем на пляж.

Я и не подозревала, что где-то рядом есть пляж, но любила солнце и была готова к приключениям. (На самом деле в тот момент я просто была рада, что поняла слово plage.)

– Мои сыновья Люка и Артур уже там, – сказала Доминик. Ясно, два мальчика – какая удача!

Мы сели за стол во дворе, и она, несмотря на мой возраст, налила мне холодного розе [6] . Одним из особых блюд в этой части Франции был козий сыр. Отец впервые дал мне попробовать его в Сент-Луисе, но тот сыр, который я ела под конец этого первого ужина, был совсем другим. На столе лежало три маленьких круглых диска. У самого большого была темная морщинистая кожица, второй – меньшего размера и более гладкий – был покрыт серой пылью, а третий, самый маленький, выглядел твердым, неровным и почти черным. Доминик уговорила меня начать с первого, самого мягкого, чтобы затем как следует распробовать остальные.

6

Розе – розовое вино, промежуточная разновидность между красным и белым.

– Чем тверже сыр, тем острее на вкус, – объяснила она.

Судя по всему, во Франции существовали весьма строгие правила употребления козьего сыра – в каком порядке есть и как наслаждаться

каждым оттенком вкуса. Начинать нужно с наименее острого, чтобы не перегружать вкусовые рецепторы и постепенно распробовать все достоинства самого выдержанного сыра. С силой нажимая на нож, я отрезала кусок «самого мягкого» сыра. Затем постаралась намазать его, как арахисовое масло, на багет, но нежный мякиш, mie (в какой еще культуре найдется отдельное слово для внутренней части хлеба?), просто скатался в маленькие шарики. Я смотрела, как Доминик аккуратно отрезает ровный треугольный ломтик кроттена [7] , ловко укладывает его на багет и почти одновременно откусывает и делает долгий глоток вина. Сама она попробовала таким образом каждый сыр, но сказала, что мне необязательно есть самый острый из них… пока. Впрочем, даже от «самого мягкого» у меня во рту уже все пело. Еще до того, как поднесла свой помятый кусочек к губам, я почувствовала, как в носу щекочет от резкого запаха пепла, исходившего от выдержанного кроттена. Стоило сыру очутиться у меня на языке, и я поняла, что больше никогда не прикоснусь к американской версии. Твердая и кремовая текстура заставляла снова и снова проводить языком по нёбу, смакуя каждое мгновение вкуса, а мои рецепторы просто взорвались. Вскоре я узнала, что этот ритуал – медленно, с удовольствием, впитывая до последней капли – олицетворяет французское отношение к красоте.

7

Кроттен (Crottin) – маленький французский сыр из козьего молока с морщинистой корочкой и белой плесенью.

Затем пришло время ехать на пляж. Я побежала в свою комнату, схватила купальник, шорты и футболку и вернулась к авто. У Доминик был ситроен модели 2DS, длинный и гладкий: когда она заводила двигатель, машина, казалось, слегка приподнималась в воздух и парила над дорогой, как летающая тарелка, готовая к старту. И мы полетели по проселочной дороге на Националь (гораздо более быстрое двух-четырехполосное шоссе), а затем на автотрассу, и все это время Доминик без умолку болтала и задавала множество вопросов о семье, а я путалась с односложными ответами. Пока не попала сюда, я считала, что довольно хорошо говорю по-французски, однако Доминик все время повторяла одно выражение, которое я просто не могла понять, – mon fang [8] . У нее болел зуб? Почему она так часто об этом упоминала? И как это связано с тем, сколько у меня братьев и сестер? Мой французско-американский словарь оказался совершенно бесполезен.

8

Mon fang – мой зуб (клык, фр.).

Мы ехали намного дольше, чем я предполагала. Быстро сгущались сумерки. Я гадала, успеем ли мы хоть раз окунуться, когда доберемся до пляжа. Море проблеснуло между чудовищно уродливыми, нависающими над берегом высотными зданиями в Ла Гранд-Мот. Когда мы повернули за угол огромного, как пирамида, жилого дома, я подумала: неужели утонченная культура, в которой существует множество сортов козьего сыра, а на обеденный стол для двоих ставят свежие полевые цветы, может порождать и такие вещи? Это было совсем не похоже на фотографии Французской Ривьеры в школьных учебниках.

Мы втиснули машину на переполненную стоянку и двинулись сквозь толпу отдыхающих. Доминик с гордостью указала на наш «фургон» – белый трейлер с собственным навесом. В этот момент я вдруг поняла, что мы собираемся остаться здесь на все выходные. Все выходные! А я взяла с собой только футболку и шорты. Ни зубной щетки, ни ночной рубашки, ни даже лишней пары белья. Я неловко попыталась объяснить все это, но Доминик вдруг обняла высокого, стройного и изящного юношу и сказала:

– Voil`a Arthur, ton petit fr`ere (Это Артур, твой маленький брат).