Безальтернативная история

Шлифовальщик Владимир

Виктор побелел:

— А ты, Санёк, оказывается, скотина!

— Работа такая, Витёк. Да ты соглашайся, я с условным сроком не обману. И про твою бывшую семью забуду.

Холодов угрюмо молчал.

— Только есть одна деталь: Малыгин отправился в финитум.

— Я там не был ни разу, — пробурчал Виктор.

— Не беда, мы тебе в помощь футурного мемориста выделим. Твоего знакомого господина Юшечкина. Это его тема, он специалист по меморному будущему. А профессор здесь останется на подхвате.

Лицо Бурлакова стало озабоченным:

— Только ни мемобраза,

ни мемнавигатора я тебе не дам. Одну мемсвязь оставлю.

— Вот новость! — возмутился Виктор. — Мало того, что шантажируешь семьёй, так и хистприборы зажал! Условия игры изменились?

— Какой игры! — отмахнулся полковник. — Просто с тобой Юшечкин погрузится. А он, скорее всего, нацист, как и профессор. Так мало ли что может случиться. Вдруг он выхватит у тебя хистприбор и улизнёт.

— Куда он улизнёт из мемкапсулы? — нахмурился фатумист, подозрительно глядя на Бурлакова.

— Из мемкапсулы он, конечно, никуда не денется. А вот найти Малыгина по мемнавигатору и предупредить он сможет.

— А мемобраз?

— Да ты не волнуйся, — заверил полковник. — Отдел регистрации вас наводить будет, отдел погружения облик сформирует. Всё нормально будет, не в первый раз.

Виктор не стал настаивать на мемобразе, понимая, что Бурлаков чего-то не договаривает. А вот что именно, пока не ясно.

В своё время по поводу финитума было много споров. Философы доказывали, что финитум — четвёрная сущность после континуума, мемориума и потенциариума. Мол, материя движется в континууме, отражается в мемориуме, «может» в потенциариуме и «хочет» в финитуме. Основываясь на понятиях целесообразности и целеустремлённости, философы — сторонники телеономии — считали, что у каждой системы есть цель. И финитум — конечная цель всех систем во Вселенной. Сюда же философы прикручивали волюнтаризм, навязывая каждой системе волю к победе, к осуществлению своих целей. Особо зафилософствовавшиеся считали, что у материи есть и другие «континуумы», помимо перечисленных, и указывали разное их число, от десятка до сотен тысяч.

Затем мемористы опровергли философов, доказав что финитум — это часть мемориума, лежащая в бесконечно удалённой в будущем точке времени. Что-то вроде предела последовательности временной цепочки. Финитум — конечная цель развития Вселенной, итог который может быть достигнут только в бесконечности. Так сказать, несбыточный идеал, к которому нужно стремиться, исполнение всех «мечт». Однако философские споры о природе финитума не утихли до сих пор. Виктор знал только одно, что в такие дебри не забирался даже тёртый ложачник Рома Гунявый.

В зале погружения на бортике мемкапсулы сидел мрачный ассистент Андрей Юшечкин. Увидев Холодова, он сердито кивнул.

— Здорово! А ты, оказывается, жулик! А я-то думал…

Как быстро вежливый юноша перешёл на «ты»! Хотя, правильно, чего с жуликом-мемачом церемониться.

— Утро доброе! А ты, оказывается, нацист! — в тон ему ответил Виктор.

— Я не нацист! — вскинулся ассистент.

— Ну, националист. Я в не разбираюсь в сортах…

— И не националист! — перебил Холодова Юшечкин.

— А кто же ты? Космополит?

Ассистент

не стал ввязываться в спор. Он поколупал бортик мемкапсулы и спросил:

— Ты знаешь, куда отправляемся? В погоню за каким-то Малыгиным.

— Знаю. Говорят, ты финитум как пять пальцев знаешь.

— Преувеличивают. Был там раз пять всего, — равнодушно возразил ассистент и пожаловался: — Плохо без мемнавигатора по финитуму шастать!

— Из-за тебя, между прочим.

Юшечкин удивлённо вскинул брови:

— А мне сказали, что из-за тебя. Мол, ты жулик: выхватишь хистприбор и удерёшь.

— Куда я денусь из мемкапсулы, — пробормотал Виктор, соображая, для чего это нужно Бурлакову.

Ассистент поковырял бортик и добавил:

— В финитуме запросто можно заблудиться. Он ведь не одно целое.

— Два целых?

— Много целых. Финитум как бы куча альтерн. Мы их пропосами называем Потому что у каждой системы своя цель. И у социальных групп у каждой свой пропос. И у политических партий. Есть анархистские пропосы, православные, социалистические, обывательские…

— Значит, Малыгин отправился в какой-нибудь нацистский пропос, — резонно заметил Виктор. — Там его и прижучим.

— Понятно, что в нацистский. Но по финитуму так просто не полазаешь. Там в нужный пропос попадаешь с третьего-четвёртого раза. Так что за Малыгиным мы ещё побегаем по пропосам. Туговато нам придётся без мемнавигатора.

— Тебе-то зачем Малыгин? — поинтересовался Виктор. — Я — жулик, меня обстоятельства прижали. А ты? Послал бы к чёрту Мемконтроль да домой поехал.

— Воздвиженский — мой научный руководитель, — уныло проговорил Юшечкин. — Диссертацию у него пишу кандидатскую. Он попросил помочь Мемконтролю.

— Понятно. Ты помогаешь Мемконтролю, профессор тебе помогает с диссертацией. Знакомая история, — ухмыльнулся Холодов. — Что ж, поздравляю с выбором нескучного руководителя, коллега! Интересно, чем Бурлаков профессора соблазнил? Званием члена-корреспондента?

— Профессор ведь с националистами… — неуверенно предположил ассистент.

— Да ладно! У нас демократия, каждый имеет право на любую точку зрения. Националисты с экранов выступают. Вот и пойми наше государство, когда с одной стороны «не допускать расовой неприязни», а с другой — «свобода политических взглядов». Диалектика сплошная!

Виктор вздохнул и нехотя полез в мемкапсулу.

Глава 12

В пропосе, куда погрузились Холодов с Юшечкиным, был ранний вечер. Виктора ослепил неоновые огни многочисленных рекламных вывесок, в основном на английском языке, перемигивающихся на все лады, и оглушил гул вечернего мегаполиса. Путешественники стояли на тротуаре, в паре шагов от них по широкому многополосному проспекту неслись иномарки, с виду не самые дешёвые. Вокруг высились небоскрёбы, верхние этажи которых терялись в облаках. На первых этажах небоскрёбов виднелись дорогие элитные бутики и многочисленные уютные кафе, в которых можно было заказать что-нибудь эстетско-сибаритское вроде глинтвейна или кофе с пирожными.