Бездна Челленджера
Шрифт:
Я пожимаю плечами:
— Поговорить с вами?
Она вздыхает, понимая, что разговор будет долгим:
— Да, но ты понимаешь, почему тебе надо со мной поговорить?
Я храню молчание: чем меньше я скажу, тем больше у меня контроля над ситуацией. Хотя у меня так дергаются колени, что говорить о контроле просто смешно.
— Ты здесь из-за контрольной по естествознанию.
— А, это… — Я опускаю взгляд и тут же понимаю, что психологу нужно всегда смотреть в глаза, а то она найдет в этом какой-нибудь
Психолог открывает папку с моим именем. Откуда она в кабинете психолога? А у кого еще заведена на меня папка? Кто решает, что туда дописывать и что убирать? Как это отражается на моем личном деле? Что вообще такое — личное дело? До каких пор оно останется со мной? Не будет ли его призрак стоять за моей спиной до самой смерти?
Мисс Сиссель (да, мне тоже нравится, как это звучит) достает из папки мой бланк ответов, в котором закрашено гораздо больше кружочков, чем нужно.
— Очень… творческий подход, — замечает психолог.
— Спасибо.
— Можешь сказать, зачем ты это сделал?
В этой ситуации ответить можно только так:
— Мне показалось, что будет забавно.
Мисс Сиссель знала, что я это скажу, я знал, что она это знает, и она знала, что я знаю. Так что это было своего рода ритуалом. Вроде японского театра Кабуки. Мне уже жаль психолога за то, что ей приходится все это проговаривать.
— Мистер Гатри не единственный, кто за тебя беспокоится, — продолжает она самым заботливым тоном, на который способна. — Ты прогуливаешь уроки и не пытаешься сосредоточиться на задании. Тебе это не свойственно.
«Не свойственно»? Я что, животное, чтобы изучать мои повадки? Может, где-то пишут тесты обо мне? Интересно, за это ставят оценки или только зачет-незачет?
— Мы беспокоимся и хотим тебе помочь, если ты нам позволишь.
Теперь моя очередь тяжело вздыхать. Не выдержу я этого Кабуки.
— Давайте напрямик. Вы думаете, что я употребляю наркотики.
— Я этого не говорила.
— И я не говорил.
Психолог закрывает и откладывает папку — может быть, чтобы показать, что наша беседа будет конфиденциальной. Я не ведусь. Она подается вперед, хотя стол все равно разделяет нас, словно огромный пустырь, и произносит:
— Кейден, я знаю только, что что-то не так. Проблема может быть в чем угодно, в том числе и в наркотиках, но не обязательно в них. Я бы хотела услышать, что происходит, от тебя самого.
«Что происходит?! Я в последнем вагончике американских горок, поезд забрался на самую верхотуру, и передние вагончики уже рухнули вниз. Я слышу вопли их пассажиров и понимаю, что через пару секунд буду вопить точно так же. Я застрял в том мгновении, когда самолет приземляется с жутким скрежетом и здравый смысл еще не успевает убедить тебя, что так и должно быть. Я прыгаю с обрыва и понимаю, что могу летать… но некуда приземлиться, даже если лететь целую вечность. Вот что происходит!»
— Значит, ты не хочешь ничего говорить? — уточняет мисс Сиссель.
Я
— Послушайте, у меня просто был тяжелый день, вот я и решил отыграться на контрольной. Я знаю, что это глупо, но мистер Гатри все равно не выставит мне двойку, так что это даже не отразится на моей успеваемости.
Мисс Сиссель откидывается на стуле и пытается крыть самодовольное выражение лица:
— Ты вспомнил об этом до или после того, как сдал контрольную?
Я никогда не играл в покер, но сейчас блефую, как заправский игрок:
— Да ладно, вы серьезно думаете, что я бы по доброй воле ухудшил себе успеваемость? Такая глупость мне не свойственна.
Психолог не до конца мне верит, но понимает, что допытываться дальше бесполезно.
— Спасибо за откровенность, — произносит она, но я знаю, что откровенностью тут и не пахнет.
44. Ключ босса
Потребность бродить снедает меня все сильнее. Я меряю комнату шагами, вместо того чтобы делать уроки. Я шатаюсь по гостиной, хотя пришел посмотреть телевизор.
Вместо обычных дневных передач идет прямая трансляция злоключений какого-то канзасского мальчика, свалившегося в заброшенный колодец. Показывают его рыдающих родителей, пожарных, спасателей и экспертов по колодцам (да-да, в наши дни есть эксперты вообще по всему). Изображение периодически переключается на съемку с вертолета, как будто идет автомобильная погоня, хотя парня в колодце никто не угонял.
Я брожу по гостиной, не в силах ни оторваться от новостей, ни спокойно посидеть.
— Кейден, если хочешь смотреть телевизор, сядь, — просит мама, похлопывая по дивану рядом с собой.
— Я весь день сидел в школе, — огрызаюсь я. — Могу я хоть дома расслабиться?
Чтобы ей не мешать, я отправляюсь в свою комнату и целых десять секунд лежу на кровати, потом поднимаюсь и иду в ванную, хотя мне туда не надо, затем спускаюсь на кухню попить воды, хотя пить мне не хочется, и снова поднимаюсь.
— Кейден, прекрати! — кричит Маккензи, когда я прохожу мимо примерно в десятый раз. — Ты меня нервируешь!
Маккензи плотно засела за видеоигру и не оторвется от нее, пока не дойдет до конца, что случится часов через сорок-пятьдесят игрового времени. Я в нее уже играл, но сейчас у меня не хватило бы на это терпения.
— Можешь помочь? — просит сестра. Я смотрю на экран. В клетке заперт большой сундук с сокровищами, и совершенно непонятно, как к нему подступиться. Сундук светится красно-золотым — значит, он непростой. Иногда приходится всю голову сломать, чтобы обнаружить в итоге пару вонючих рупий, но в красно-золотых сундуках хранятся настоящие сокровища. — В сундуке ключ босса, — продолжает Маккензи. — Я убила чертов час, чтобы его открыть, а теперь мне дотуда не добраться. — Забавно, что один ключ нужен, чтобы достать другой.