Бездна Челленджера
Шрифт:
Через несколько минут Макс уходит, пятясь задом, как будто за ним бежит собака и непременно укусит его в пятую точку, если он повернется к ней спиной.
— Я сам все сделаю, — обещает он. — Не вопрос. Справлюсь один. — Он исчезает так быстро, что я даже не успеваю попрощаться.
52. Свидетельство честности
После ужина, который мне не хотелось есть, папа зовет меня тоном, означающим: «Нам надо поговорить». Меня так и тянет спастись бегством, но я держусь. Несмотря на жгучую потребность
— Я написал тренеру легкоатлетов — попросил расписание соревнований, — начинает папа. — Тот ответил, что никакого Кейдена Босха в команде нет.
Я знал, что это однажды случится.
— Да, и что?
Папа выдыхает с такой силой, что задул бы свечки на любом торте:
— Мало того что ты нам соврал… Но это другой разговор.
— Хорошо, могу я идти?
— Нет. Сначала ответь на мой вопрос. Зачем? И куда ты тогда пропадаешь после школы? Чем ты занимаешься?
— Это уже три вопроса.
— Не цепляйся к словам!
Я развожу руками и честно признаюсь:
— Хожу гулять.
— Куда?
— Просто по городу.
— Каждый день? По несколько часов?
— Ага. — Мозоли на ногах свидетельствуют о моей честности, но папа все еще недоволен.
Он нервно приглаживает рукой волосы, как будто там еще есть что приглаживать.
— Кейден, это на тебя не похоже.
Я встаю и вдруг начинаю орать — не специально, просто так получилось:
— С каких это пор сходить погулять — преступление?!
— Дело не в прогулках. Меня беспокоит твое поведение. Твои мысли.
— В чем ты меня обвиняешь?
— Ни в чем! Это не допрос с пристрастием!
— Я не прошел в команду, понимаешь? Меня не взяли, и я просто не хотел вас расстраивать, поэтому теперь я хожу гулять, ясно? Ты доволен?
— Речь не об этом!
Но речь как раз об этом. Я направляюсь к двери. В спину доносится:
— Куда ты?
— Гулять. Если я, конечно, не под домашним арестом за то, что вылетел из команды. — Прежде, чем он снова открывает рот, я выскакиваю за дверь.
53. Задний вид моих ног
Несколько лет назад, отвозя нас в школу, папа непривычно забеспокоился. Я хочу сказать, что обычно он волнуется так же предсказуемо, как налоговая декларация, а в тот день было что-то новое. Маккензи сидела на заднем сиденье, а я впереди. С самого начала отец был какой-то дерганый, как будто выпил слишком много кофе. Я уже решил, что виновата его работа, когда он растерянно произнес:
— Что-то не так.
Я не отвечал, ожидая, пока он сам все объяснит: папа никогда не бросает таких фраз на ветер без пояснений. А вот сестра не собиралась терпеливо ждать:
— И что же не так?
— Ничего, — ответил папа. — Я не знаю. — Он настолько разволновался, что пропустил желтый сигнал светофора и только вдавив тормоза смог не выехать на перекресток как раз к красному свету. Он нервно оглядел улицу и признался: — Просто сегодня
Я уже начал переживать, не случится ли с ним сердечный приступ, удар или еще какая гадость. Только я собирался озвучить свои подозрения, как вдруг заметил что-то около моего рюкзака. Металлический предмет странной формы удивил меня только потому, что лежал в необычном месте. Я часто видел его в повседневной жизни, но не на полу. Только взяв предмет в руки, я понял, что это.
— Пап?
Отец обернулся ко мне, увидел предмет в моих руках и немедленно облегченно рассмеялся:
— Похоже, это все объясняет.
Маккензи подалась вперед:
— Что там такое?
Я подал ей находку:
— Зеркало заднего вида.
Папа припарковался на обочине, чтобы привыкнуть к мысли о вождении без возможности все время видеть, что за спиной.
Я, помнится, тогда поглядел на кусок клейкой ленты, мотающийся на месте зеркала, и удивился папиной бестолковости:
— Как же ты не заметил, что его нет?
Папа развел руками:
— Езжу на автомате. Вообще не думаю о таких вещах. Ощутил, что чего-то не хватает, а чего — поди найди..
Тогда я его не понял. Но потом я близко познакомился с ощущением, что что-то не так, но совершенно неясно, что. Разница в том, что у меня под носом не было простого ответа вроде отломанного зеркала.
54. Должная добросовестность
Я созерцаю гору домашнего задания, не в силах даже пальцем пошевелить, чтобы его выполнить. Такое ощущение, что ручка весит тысячу тонн. Или она под напряжением. Да, точно, так и есть, и я погибну, если дотронусь до нее. Или перережу бумагой артерию. Порезы от бумаги заживают хуже всего. Так что я имею полное право не делать уроки, потому что боюсь смерти. Но истинная причина в том, что мое сознание не хочет на это отвлекаться. Оно не здесь.
— Пап?
Близится «то самое время года», и папа засел с ноутбуком за кухонным столом, нервный и злой по поводу изменений в налоговом кодексе и беспорядочной кучи квитанций очередного клиента.
— Да, Кейден?
— Один парень из школы хочет меня убить.
Отец смотрит на меня, внутрь меня, сквозь меня. Ненавижу, когда он так делает. Он заглядывает в свой ноутбук и с глубоким вздохом закрывает его. Мне приходит в голову, что папа что-то от меня скрывает. Конечно, такого не может быть. Что он может скрывать? Это глупо. Но все же…
— Тот же, что и в прошлый раз?
— Нет, — отвечаю я, — это кто-то другой.
— Кто-то другой.
— Да.
— Другой парень.
— Ага.
— И ты думаешь, он хочет тебя убить.
— Верно, убить меня.
Отец снимает очки и чешет переносицу:
— Хорошо, давай поговорим об этом. Надо обсудить эти твои предчувствия…
— С чего ты взял, что это просто предчувствие? Что он еще ничего не успел сделать? Ничего ужасного?
Папа снова вздыхает:
— Что он натворил, Кейден?