Бездна голодных глаз

Олди Генри Лайон

Стена конских морд и тускло горящего металла сдвинулась с места. Ты даже не обернулся, когда холодная старческая ладонь опустилась сзади на твое плечо.

— Разве я не просил тебя не ходить на площадь, чужеземец?…

— Просил, старик. Но я хочу правды, а меня кормят страхом и суевериями.

— Ты хочешь правды? Редкий случай. Здесь не лучшее место для правды, чужеземец. Мы уходим.

Старик шагнул вперед, взметнув пергаментные худые руки перед желтым оскалом жеребца.

Читающие в лицах, маги, где вы? Сюда — и поддержите ореол.

Звенящие

сумерки упали на притихшую площадь, шум ветра заполнил тебя, и сознание послушно растворилось в его бесформенном рокоте…

— Хорошие стихи, — непослушная прядь волос никак не хотела лежать под капором. — Нет, честно, хорошие. Чьи?

Мастер промолчал, снимая с вешалки шубку.

* * *

Переступая босыми ногами по каменным плитам пола, он следил за силуэтами людей, бесшумно мелькающих в глубине огромного сводчатого зала и убеждал себя, что все обряды похожи друг на друга. Немного мистики, немного театра и очень много банальности. Из обрывочных реплик юношей, более часа умащавших его ароматическими смолами, укладывавших отросшие волосы в замысловатую высокую прическу, забравших повседневную одежду в обмен на простые кожаные штаны до колен — из их слов он понял про некий обряд Подмастерьев, и серьезные глаза их разрушали наивную броню иронии и здравого смысла. Пять стихий, видите ли, девять знаков и двенадцать штук чего-нибудь еще… С Магистром впридачу. Ну, не Магистром, как-то по-другому — но он не нашел другого адекватного понятия. Пусть будет Магистр.

— Я смогу узнать его? Есть же, наверное, разные приличия, церемонии, наконец!

— Сможешь. Смотри внимательно, если сумеешь. Многие из нас не сумели, хотя очень старались…

От ближней колонны отделилась невысокая коренастая фигура, и рыжебородый мужчина в темно-оранжевой одежде подошел к нему. Острые горящие глаза мимоходом небрежно скользнули по полуобнаженному человеку, и зал со стрельчатыми окнами и арками переходов исчез.

Мир вокруг колыхался зыбкими желтыми языками, тебя охватило легкое невесомое пламя, но оно не причиняло боли, наоборот — ты плавился в молчаливом наслаждении саморазрушения и никак не мог…

…Мне было сказано: Не светлым лирником, что нижет Широкие и щедрые слова, На вихри струнные, Качающие душу, — Ты будешь подмастерьем Словесного святого ремесла.

Брызжущего искрами, раскаленного, тебя выхватили из огня и грубо швырнули на наковальню. Тяжким, изрезанным морщинами молотом сверху рухнули руки, обтянутые серебристой тканью, и прищуренные стальные прорези в бесстрастной маске лица.

Ты менял форму, получал удары, зная о невозможности ответить, воздать мерой за меру, уйти от…

Ты будешь кузнецом Упорных слов, Вкус, запах, цвет и меру выявляя Их скрытой сущности, Ты будешь Ковалом и горнилом…

Ты закричал. Пар обволакивал мир, холодные струи душили пламя, ты исчезал в текучей глубине, в синем влажном взгляде из-под нависшего над бровями плотного капюшона, не дававшего дышать, взрывающего легкие, заглушающего…

Для ремесла и духа — единый путь: Ограничение

себя. Чтоб научиться чувствовать, ты должен отказаться От радости переживаний жизни, От чувства отрешиться ради сосредоточья воли И от воли — для отрешенности сознанья.

Комья вязкой сырой глины падали на лицо. Скорбный хор отпевал заблудшую душу, погребенную под холмом, а у подножия холма стоял человек с землистым цветом лица, в черном балахоне, рвущемся на ветру, и ты не мог стереть слезы, превращавшие пыль на лице в липкую грязь, и…

Когда же и сознанье Внутри себя ты сможешь погасить — Тогда Из глубины молчания родится Слово, Но знай, что каждым новым осуществленьем Ты умерщвляешь часть своей возможной жизни…

Холм устоял, но ты сумел раздвинуть два камешка и выйти в мир. Ветер трепал твой торс, не давая желанного дождя, обрывая листья, ты проклинал его, и взбалмошный ветер запутался, наконец, в ветвях растущего рядом гиганта. Ты поднял голову, и спокойный зеленый взгляд был тебе ответом…

Когда же ты поймешь, что ты не сын земли, Но путник по вселенным, Что солнца и созвездья возникали И гибли внутри тебя — Тогда ты станешь Мастером.

…Плиты пола согрелись от босых ног, ты качался, еле удерживаясь от падения, дрожа от озноба. Пять Мастеров растворялись в темноте зала, уходили, не оборачиваясь, зная, что ты стоишь, что ты не упал, что ты будешь ждать, что ты теперь свой…

— Ты хотел правды, чужеземец? Тогда имей в виду — это еще не правда. Это так… Немного мистики, немного представления и очень много банальности. Нет, я не иронизирую, это действительно так. Ты был прав. Но сам знаешь… Если отражение луны одинаково в любой луже, то могут ли быть разными сердца людей?

Ты обернулся. На потрескавшемся трехногом табурете сидел давешний старик, грея у камина остывшие сухие руки. Синие набрякшие вены. Бесцветный и бесформенный балахон. Спутанные седые волосы, схваченные тонким ремешком, костлявые плечи, ехидные выцветшие глаза… Я смогу узнать его? Смотри внимательно, если сумеешь. Многие из нас не сумели…

Сидящий перехватил твой взгляд. Узкие треснувшие губы тронула усмешка. «Не смотри на меня собачьими глазами, человек. Переход от нахального щенка к восторженной дворняге слишком утомителен для меня. Я стар, чужеземец. Ты сам давно заметил это».

Он зашаркал к выходу, волоча стоптанные подошвы домашних мягких шлепанцев. У самых дверей он обернулся еще раз.

Я помню древнюю молитву Мастеров: Храни нас, Господи, от тех учеников, Которые хотят, чтоб наш убогий гений Кощунственно искал все новых откровений…

Двери бесшумно закрылись.

— Совсем немного театра, — жена погладила Мастера по небритой щеке. — И очень много банальности.

— Да, — он перехватил ее ладонь и прижался к ней лицом. — Да. Оригинальность хороша для эмоций. Но приемы следует брать старые.