Бездна (Миф о Юрии Андропове)
Шрифт:
Секретарь комсомольской организации Рыбинской судоверфи то шел, то бежал, смутно представляя: зачем он бежит в свой кабинет, что ему там надо в такую рань? Мысли путались, почему-то в сознании повторялась и повторялась нелепая фраза: «А я-то тут при чем?» — озноб бил все сильнее.
Вот она, верфь, еще метров двести…
И тут из-за угла выбежала Соня Плахова и буквально чуть не сбила с ног Юрия Андропова — он успел шарахнуться в сторону. И Соня остановилась, будто ее ноги в старых стоптанных ботинках вросли в землю. Вид у нее был истерзанный, щеки пылали, кофта на груди разорвана, пальто распахнуто. На Андропова смотрели огромные глаза, полные отчаяния,
«Зачем ты это сделал, Юра?!» — выкрикнула она ему в лицо, обдав смрадным духом водочного перегара. И она опрометью бросилась прочь.
А он — показалось сразу, словно перелетел, в один короткий миг — уже открывал дверь своего кабинета, успев заметить, что печь, которая топкой выходила в коридор, жарко топится, потрескивая березовыми поленьями.
В кабинете был полный порядок: газеты с окон сняты, стол чист и гол, и за ним сидел Валера Гаянов, бодрый, свежий, в накинутой на плечи кожаной куртке на лисьем меху. Он что-то сосредоточенно писал карандашом на листе плотной бумаги.
«А! — весело, обрадованно приветствовал Юрика Андропова завотделом по кадрам Ярославского обкома комсомола.— Явился? — Он протянул руку, и рукопожатие было крепким, энергичным, кратким.— Я тут с утра пораньше порядок навел, печь растопил и замел, так сказать, следы кровавых преступлений.— Он весело подмигнул.— Вот, как видишь, тружусь, вчерне набрасываю твою характеристику. Сейчас кое-что уточним. Да ты садись».
«А Соня?…» — Андропов безвольно опустился на стол.
«Что — Соня? — Валера оторвался от сочинения характеристики, поднял голову, пристально посмотрел на Юрика. В глазах были воля, напор, беспощадность, сознание собственной силы. И безнаказанности.— С Соней полный порядок. А вообще… Смехота с этими бабами. Одной рукой: не балуйся! Другой — трусы снимает. Ладно! Как говорится, время — делу, потехе — час.— И опять Валерий Гаянов пристально, долго посмотрел в глаза Андропова.— Сейчас мы все бумажки спроворим. У меня и бланк анкеты с собой. Заполнишь. Но вначале… Хочу я тебе, Юрик, сделать одно предложение… На всю жизнь».
«Это как? — Хозяин кабинета замер.— В каком смысле — на всю жизнь?»
«В прямом. Я тебя, Юрик, давно заприметил, изучил. И сделал на тебя ставку».
«Ничего не понимаю!…» — вырвалось у Андропова.
«Сейчас поймешь. Предлагаю: я буду у тебя человеком за спиной. На первые роли не гожусь, да и не по мне шапка. В биографии одна закавыка есть, если копать начнут… Надо, согласись, свои возможности оценивать трезво. Я — практик, умею просечь ситуацию, наладить связи, знаю, как с начальством обходиться. Ты — другая фигура. Ты, Юрик, на первые роли. И — далеко пойдешь, если, конечно, правильно сориентируешься. Так вот, могу сделать тебе карьеру. Начнем с Ярославля. Обком комсомола. Потом… Время-то на месте не стоит. Потом — обком партии. А дальше — не робей, Юрик! — Москва. Главное — верно начать. Дальше само получится-покатится. Я все буду обмозговывать…»
«Постой,— перебил Юрик Андропов,— а ты… Ты кем же…»
«Понял! — в свою очередь перебил Гаянов.— Голова, в корень смотришь. Тут все просто. Мы с тобой в одной упряжке. Ты скажем, первый секретарь обкома комсомола, я второй или третий, не важно. Мне бы лучше к хозяйственным делам. То же — в обкоме партии. Ну, а после прыжка в Москву — по обстоятельствам. Главное — ты меня за собой тянешь. А уж я там не подведу, развернусь».
Возникла пауза, и в ней было будущее Юрия Владимировича Андропова. Он напряженно, лихорадочно думал.
«Скажи, Валера…—
«Опять — в корень. В самый корень. Я тебе отвечу. Как на духу. Но сначала ты мне ответь: принимаешь мое предложение?»
«Принимаю».
«Тогда дай пять!»
На этот раз рукопожатие было не просто крепким — стальным: дерни руку — не вырвешься.
«Теперь, Юрик, мы с тобой это… сиамские близнецы, хребтами срослись. Куда ты — туда и я. И — наоборот. Ты уж это запомни.— Валерий Гаянов в отличие от Андропова говорил нервно и воспаленно.— А закавыка… Один пункт в анкете. Я, Юрик, из кулацкой семьи. Только какие мы кулаки? У деда две лошади было и три коровы. Все своим горбом вместе с сыновьями, и среди них — мой отец. Захар Семенович Гаянов. Где в Сибири их кости тлеют? Сгинули мужики. Ладно! Такое наше время, и партия во главе с товарищем Сталиным всегда права. В анкете пишу — «из крестьян».— Валерий судорожно вздохнул.— Разговор, сам понимаешь, сугубо между нами».
«Конечно, конечно!» — поспешил Юрик Андропов.
«Что ж, сейчас мы все бумажки оформим, и гарантирую: через пару-тройку дней вызовем тебя телефонограммой, чтобы время не терять. Я сам в Рыбинск, первому комсомольскому, Геннадию Викторовичу, позвоню. Ты, Юрик, в рубашке родился: ваш первый секретарь по возрасту на повышение в комсомоле не тянет. Расти ему дальше здесь, в Рыбинском райкоме партии.— Валерий усмехнулся.— Если расти… Так что ты готовься к переезду, жену соответствующим образом настраивай. Вперед, Юрик! Мы победим!»
Дальше все произошло, как и говорил Валерий Гаянов. Через два дня позвонил секретарь Рыбинского горкома ВЛКСМ Геннадий Виноградов, Геннадий Викторович:
— Собирайся, Андропов,— В телефонной трубке послышался вздох.— Ретивые вы, новая смена. В Ярославль, к Гаянову. Заезжай ко мне за личным делом. Гаянов велел передать: едешь пока один, семье еще жить негде. Нет, какие вы все шустрые! — Опять трубка тяжело вздохнула.— А кто здесь работать будет? Кого мне вместо тебя… Впрочем, чего это я?… Сейчас приедешь, обсудим кандидатуру. Жду после обеда, к двум.
А уже через два месяца, в середине жаркого засушливого июля, Юрий Владимирович Андропов, второй секретарь Ярославского обкома комсомола, приехал в Рыбинск, в Слип, за семьей: квартира была получена. И какая! В новом, построенном недавно доме, для высшего руководства области, двухкомнатная,— улица Малофевральская, 2. Нина не верила, плакала от счастья.
В Рыбинске, в горкоме комсомола, Юрию Андропову устроили торжественные проводы, сначала официальные в актовом зале, потом дружеские, в узком кругу, в кабинете первого секретаря. И после нескольких тостов, кратких речей, объятий, комсомольских песен («Дан приказ: ему на запад. Ей — в другую сторону…») его отозвал в комнатушку секретарши Геннадий Викторович, высокий, худой, дерганый, с впалыми щеками, с желто-коричневыми пальцами от махорочных самокруток, и спросил почти шепотом:
«Скажи как на духу, Юра, что у тебя с Софьей Плаховой произошло?»
«Что значит произошло? — У второго секретаря Ярославского обкома комсомола мгновенно вспотели ладони рук.— Когда?»
«Не знаю когда.— Геннадий Викторович вздохнул.— Перед твоим отъездом, в апреле, выходит».
«Ровным счетом ничего не произошло, Геннадий Викторович».
«Я понимаю. На сплетни у нас народ горазд. Говорят, влюблена она в тебя до беспамятства. Была… Жаль девку…»
«Да что случилось?»
Зазвонил телефон. Геннадий Викторович поднял трубку: