Бездна
Шрифт:
Тех, кто это сделал – их было двое, – так и не нашли. Не спрашивайте, как выяснилось, что их было двое. Об этом та женщина тоже подробно рассказала.
Потом были похороны. Я хотела увидеть ее напоследок – не понимала тогда, что ее тело уже изменилось. Конечно, гроб был закрытый.
Потом к нам еще несколько раз приходила полиция, но все это уже было неважно. Сестра была мертва, и ничто не могло этого изменить. Даже если бы убийц нашли, это уже не имело значения.
Никто никогда всерьез не думает, что с ним и его близкими может случиться что-то плохое – во
Но оно может. И периодически касается.
Пока сестру не нашли, мама мобилизовалась и была полна энергии. Она держалась. После того, как нашли тело, она словно выключилась. Пропали ее легкость и яркость. Навсегда. Больше я никогда не видела ее той мамой-девочкой, с которой мы собирали ромашки и играли в игры.
Иногда она включалась и пыталась быть живой. Тогда мы пытались чем-то заняться, куда-то сходить. Но все это было не по-настоящему. Каждый раз я чувствовала, что мама пытается заткнуть мной дыру, образовавшуюся после смерти сестры. Проблема была еще и в том, что, когда сестра была жива, в маминой душе уже была дыра – от разрыва с отцом. Это я поняла только спустя много лет. Теперь дыра была в несколько раз больше, а я осталась все той же. Я была гораздо меньше этой дыры, и заткнуть ее мной никак не удавалось. Она и не ждала от меня этого.
Сейчас я думаю, что маме стоило сосредоточиться на мне. Наверное, это помогло бы ей. Но она мучилась из-за тех, кого рядом уже не было.
Я знала, что, если бы умерла я, а не сестра, мама мучилась бы точно так же. Не было такого, что кого-то из нас она любила сильнее. Но так уж устроен человек. Внимание всегда на том, чего нет, а не на том, что есть.
Мы все сильнее отдалялись. Мне часто приходилось брать на себя роль взрослого человека – готовить, следить, чтобы мама поела, поднимать ее, когда она целыми днями пыталась лежать в постели. Это длилось много лет и постепенно стало нормой. Она даже не пыталась вытащить себя из этого состояния – во всяком случае, я такого не замечала.
Мне было тяжело. В конце концов, я была маленькая. И я тоже любила сестру.
У меня тоже была дыра в сердце.
Спустя пять лет после сестры умерла мама. У нее случился инфаркт, прямо на работе. Ее забрала скорая. Врачи ничего не смогли сделать. Все случилось быстро и просто. Тромб заблокировал артерию. Кровь перестала поступать в ее сердце. Оно перестало работать. Вот и все. Человек довольно ненадежно устроен, он хрупкий и нежный. Даже странно, что столько людей живут долгие годы и не разваливаются, не ломаются, не отключаются. Это всегда поражало меня больше, чем то, что люди умирают.
Я еще не успела привыкнуть к пустой комнате сестры, как опустела и мамина. Тогда мне было восемнадцать лет.
После этого на меня навалилась куча проблем. Выяснилось, что наша квартира принадлежала не только маме, но и каким-то дальним родственникам, которые потребовали свою долю. Квартиру пришлось продать, и денег от нее осталось совсем немного. Ипотеку я брать не стала, не знаю почему. Решила снимать.
Дачный дом
После этого мне часто снился один и тот же сон, банальный и сам по себе скучный. Мы сидели с мамой и сестрой на веранде нашего дачного дома, пили чай и болтали. Иногда были и другие подобные сны: как мы идем все вместе в магазин или куда-то едем. Но чаще всего этот: мы втроем, наш дачный дом, и все хорошо. Потом я просыпалась и мне было больно от этих снов.
Иногда я думала, что они действительно приходят со мной пообщаться.
Наверное, они ждут меня там. А может и нет.
Когда умирают все твои старшие родственники, невольно задумываешься, что ты следующий.
Я многого не узнала о маме, и уже не спрошу. Я не знаю, что приключилось у них с отцом. Не знаю я и о маминых родителях, бабушке и дедушке. Мама в моих глазах была полумифическим персонажем, феей, взявшейся ниоткуда, – может, из куста роз? Просто однажды она появилась в этом мире и стала жить.
Оттого я была поражена, когда она умерла. Умирают люди, а не феи. Если феи и умирают, то не так. Они рассыпаются искорками или превращаются в цветы. Но мама оказалась не феей и умерла, как обычная женщина.
Мама строила свою жизнь, как сказку, осторожно и по кубикам собирая ее и дополняя нужными элементами. Со смертью сестры все это рухнуло, как карточный домик. Тогда, глядя на маму, я впервые задумалась, что она взрослый человек, и это наверняка далеко не первая ее трагедия и потеря. Она создала для нас сказочный мир, но сама жила не только в нем, но и в реальности. Возможно, она уже теряла других. Для меня эта утрата была тяжела, помимо прочего, своей новизной – до этого я не знала, какой трудной может быть жизнь и какие страшные вещи в ней происходят. Для мамы эта потеря была самой страшной, но еще и очередной, одной из других.
Иногда жизнь не такая уж простая.
В детстве и юности легче переживать потери: ты всегда знаешь, что дальше будет что-то еще. Чем старше человек становится, тем меньше всего впереди. Тем сложнее исправить ошибки. Теперь я это понимала. Я понимала, почему смерть сестры разрушила маму. Раньше я винила ее – каждый втайне проходит эту стадию обвинения покойных и злости на них – в том, что она не смогла быть сильной, не захотела пережить все это ради меня.
Я никогда не узнаю многого и про сестру. Какую профессию она бы выбрала, за кого она вышла бы замуж, о чем бы печалилась и радовалась. Сестра тоже была феей, ведь ее нашли в цветах. Но умерла и она.
В детстве я тоже числилась феей, но давно перестала ею быть.
С родными умерла и часть моей женственности. Она существовала только в мире, где были мама и сестра. Когда они исчезли, мое стремление ко всему девочковому как-то поугасло.
С тех пор я продолжала жить в мире, где было две огромные дыры в форме двух важных людей, которых я потеряла. Эти дыры зияли прямо посреди мира. Все, что я видела вокруг, вопило об их отсутствии. Когда я думала о них, во мне все будто обрушивалось куда-то еще глубже внутрь, словно в черную дыру.