Бездна
Шрифт:
уличную проститутку, которую выставляю за дверь, как только проснусь. Иногда просто
напиваюсь так, чтобы не видеть уже никаких снов.
Воспоминания – это медленно действующий яд.
...можно будет сочинить об этом песню.
Когда мы подъезжали к отелю, там уже собралась небольшая кучка народу. Все, как один – от
тринадцати до восемнадцати, широко открытые глаза, футболки с символикой нашей группы,
зажатые в руках фотоаппараты и листики бумаги в потных дрожащих
и несколько парней. Мне тошно было смотреть на них. Времена, когда мне льстили подобные
встречи, канули в лету – я быстро понял, что они любят нас для себя, мы для них – не более чем
материал для восторженных фоторепортажей. Да и с чего должно быть иначе?
Я вышел из машины первым и постарался как можно быстрее пройти в дверь, морщась от
фотовспышек. Подумать только, насколько же живуче в нас тупое чувство тщеславия. Порой тебе
кажется, что ты давно уже перешагнул через него, вырос, научился игнорировать, в конце концов,
просто привык – но раз за разом судьба пускает тебе в глаза солнечные зайчики таких вот
взглядов, и ты на мгновение слепнешь, а тщеславие поднимает в тебе свою маленькую
сплюснутую головку и гаденько улыбается: мол, вот я и тут, а ты-то думал, что мы давно
разошлись и теперь живем порознь...
Кто-то из ребят еще остался снаружи побаловать поклонников общением, я же поспешил в свой
номер. Мне не хотелось видеть рядом с собой никого. Лучше уж заказать в номер бутылку бренди
и тонкий хрустальный бокал. А когда бутылка опустеет, разбить бокал о стену и посмотреть, как
рассыпаются по полу осколки, и как они беспомощно отражают тусклый свет спрятанного за
облаками солнца – каждый по-своему. А потом написать об этом песню.
Толпа под окнами все не рассасывалась – теперь они обменивались впечатлениями, оживленно
показывая друг другу фотографии на цифровых аппаратах. Некоторые из них останутся здесь до
утра и будут всю ночь жадно заглядывать в окна ресторана, надеясь разглядеть там кого-нибудь из
нас – неподвижные, жалкие, похожие на брошенных щенков, которые ожидают, что их вот-вот
подберет добрый хозяин.
Помнится, поклонников у нас было вполовину больше, пока из группы не ушел Кай, красавчик-
клавишник. Вот уж кому никогда не надоедали все эти дрожащие лапки и щенячьи глаза, он ни
разу не оттолкнул от себя тех, кто просил автографа – это чувствовалось даже на расстоянии, и
они кидались ему на шею и целовали без спроса, когда встречали. Прижимали к стенке и не
отпускали, пока его не вытаскивали из окружения дюжие охранники. И горами писали длинные
письма с признаниями. Нам
пронюхивали в регистрационных данных гостиниц, и в моей замусоренной двухуровневой
квартире меня, наверное, и сейчас дожидалась пачка подобной корреспонденции. Обычно я
выкидывал ее, не читая. А Кай читал – хотя, конечно, не отвечал никому. Ему нравилось
нравиться, и он наслаждался славой, как дети наслаждаются мороженым.
5
У Кая были серые глаза с зеленцой и вьющиеся темные волосы. Я никогда не понимал, за что
его так любят поклонницы – он сам походил на девушку, при чем не столько внешне, сколько по
сути. По крайней мере, мне так казалось. Иногда мы спали с ним – вернее, это он уговаривал меня
его трахнуть. Он вовсе не брезговал содомией, а для меня это было нечто вроде очередного
экстравагантного вида спорта. Я думал, что он считает так же. Мы вместе пили, вместе писали
музыку, вместе занимались спортом – и только.
А потом у меня появилась Келли. И Кай ушел из группы.
В концертных выступлениях я всегда усматривал нечто мистическое. Темный провал
зрительного зала, сполохи тревожного света на сцене, временами выхватывающие из темноты
видения исступленных лиц, грохочущий звук – и взгляды, обращенные только на меня, а сам себе
я напоминал шамана, читающего заклинания. В некотором смысле так оно и было: я заколдовывал
их, я делал так, что они забывали себя – и сам забывал себя на какое-то время в этой
непрекращающейся молитве... только вот каких Богов я к себе и к ним призывал?
И нынешний концерт был похож на тысячи предыдущих, точно так же как и весь этот город, и
отель, и фэны около него. Жизнь в постоянных разъездах рано или поздно приводит к тому, что
тебя начинает повсюду преследовать настойчивое чувство дежа-вю, потихоньку переходящее в
шизофрению. Последнее время это чувство обострилось во мне до невозможности, и я прятался
ото всех и от всего, насколько мог – но не появиться на собственном концерте я не имел права.
Теперь концерт близился к кульминации, публика бесновалась, а я пел одну из самых заводных
наших песен:
Мы уснули, просто больше не проснемся
мы подарим тебе свет слепого солнца
его так много, но ты выпьешь его весь
вместе с отравленными фарами ночных машин
с отравленными взглядами людей, которые видят твое тело
это будет упоительная смесь –
это БЕЗДНА...
Я сочинил эту песню после той единственной ночи с Келли. Майк не знает этого, да и никто