Бездомные
Шрифт:
Ее прослушали не без интереса. Оставив эту тему, лектор обратился к описанию ночлежки Шато-Руж.
– Я часто ходил туда, – говорил он, – и даже, должен сознаться, однажды провел в этой дыре целые сутки. В моей памяти никогда не побледнеет этот сон в зимнюю ночь. Туда входят с маленькой улички Галанд, находящейся по соседству с Нотр-Дам, в стариннейшем парижском квартале. Поблизости процветает знаменитый кабачок Пер-Люнетт. Клиентура бывшего дворца «прекрасной Габриели» (д'Эстре) бывает двоякого рода. Во-первых – любопытствующие «гости», во-вторых – бедняки, которые находят здесь дешевый абсент и приют на несколько часов. Так называемая «consommation» [10] составляет в Шато-Руж пятнадцать сантимов, за которые клиент имеет право сидеть за столом, а также положить на край его обе руки и голову, – вплоть до двух часов ночи. В морозные и дождливые вечера посетители, у которых, ясное дело, ни у одного нет дома, лежат прямо-таки один на другом. Вышвырнутые в два часа на улицу, они расползаются кто куда. Одни отправляются спать под мосты, на фортификации, в Булонский лес, в Венсен… Другие, у кого в карманах позвякивает несколько сантимов, отыскивают какого-нибудь marchand de sommeil. [11]
10
Низшая плата за место в ресторане или кафе.
11
Лицо, представляющее за маленькую плату ночлег; буквально «продавец сна» (франц.).
12
Рисовый суп (франц.).
13
Проститутки, содержащие своих любовников (франц.).
Когда я впервые вошел в Шато-Руж, я был в цилиндре, поэтому любезный владелец дворца принял меня за англичанина, осматривающего достопримечательности города, и с лампой в руке водил по своему заведению. Была поздняя ночь. Свет и наш разговор будили некоторых гостей. С пола у стены поднялась какая-то уличная девица в лохмотьях, с отечным, горящим каким-то внутренним жаром лицом и несколько минут смотрела на меня большими глазами. Этот взгляд был так ужасен, так неописуем, что, выражаясь словами поэта, «до сих пор жжет мне душу…» [15]
14
Пишу тебе из тюрьмы, мой бедный Ипполит; Не знаю сама, что со мной стряслось вчера в гостях. Эго одна из болезней начало которой и не заметишь; однако это не помешало мне появиться с целой бандой у Святого Лазаря (франц.).
15
«До сих пор жжет мне душу…» – Слова из стихотворения известного польского поэта А. Асныка (1838–1897) «Слеза, что из очей твоих катится…»
Такого рода лирическое излияние удивило слушателей. Однако его сочли за «перл красноречия» и простили неудачное наигрывание на чувствительной свирели. Между тем Юдым вдруг почувствовал в себе подлинный «огонь», который жжет душу. Он рассказал о квартале Жанны д'Арк, по соседству с больницей Сальпегриер, где помещается несколько десятков квартир для поденщиков. У каждой семьи есть свой угол, но все они сквозь тонкие стены слышат ссоры соседей; дети целыми толпами носятся по лестницам, по сточным канавам, по улицам, заражая друг друга болезнями и испорченностью. Женщины живут в распутстве, мужчины проводят время в гульбе. Но даже и такого подобия домашнего очага лишены обитатели квартала Дсрэ, квартала Крумир, квартала «Фам ан кюлот», за северо-западной линией укреплений. Одно из таких становищ состоит из ряда хибарок, окруженных свалками, по которым бродила прежде владелица этой земли, неизвестно почему одетая в мужской костюм, и собирала квартирную плату. Другое скопище состоит из настоящих хлевов, построенных на пустырях, где дети спят на кучах тряпья и грязи, где Госсонвиль видел пожилую женщину, соскребавшую остатки мяса со старой, найденной в мусоре кости на корку заплесневевшего хлеба, а также стариков, живших «в будке на колесах», в которой эти «люди» кочевали из одной такой трущобы в другую.
– Однако нам не следует слишком огорчаться. У нас тоже есть собственный
А в деревне? Разве это не обычное явление, что две многолюдные семьи живут в одной избе, вернее в одном хлеве, где находится и кладовая фольварка с кучей гниющего картофеля и запасами капусты, свеклы и прочего, отгороженная лишь досками? Неженатые батраки, так называемые столовники, получают мясо лишь на пасху да на рождество, а жиры лишь в пище, сдобренной тухлой солониной или так называемым салом, притом в гомеопатических дозах, ибо если бы его было больше, пища эта по причине сильного запаха и соответственного вкуса стала бы несъедобной. Особого помещения для жизни у этих люден нет. Они спят в конюшнях и коровниках под яслями, а девушки – все в одной какой-нибудь избе, притом нередко вместе с мужчинами. У женатых батраков дети растут вместе с поросятами, в грязных лужах, которые образует вода, стекающая весной с мокрых стен.
Слушатели внимали рассказу обо всех этих подробностях в молчании. Трудно было сказать, что оно означало. Между тем оратор вступал в тот фазис, о котором мечтал. Он чувствовал, что внутри у него словно железный крюк зацепил какое-то подготовленное для этого звено и рванул всю его душу на вершины холодного мужества. В этот момент он доказывал, что хотя такого рода проявления варварства являются результатом весьма многих причин, однако одна из самых важных среди них – равнодушие врачей.
– Мы умеем, – говорил он, – прилежно истреблять микробов в спальне богача, но совершенно спокойно выключаем из поля нашего зрения тот факт, что дети проживают вместе с поросятами. Кто из врачей нашего столетия занимался гигиеной «гостиницы» Шато-Руж? Кто из нас, варшавян, интересовался тем, как живет еврейская семья в Парисове?
– Это что же такое? – почти шепотом спросил какой-то голос в глубине гостиной.
– Ce sont des [16] сапоги всмятку… – ответил блондин с лицом Аполлона, протирая пенсне в роговой оправе.
Юдым слышал насмешливый голос и видел злобные усмешки, но в своем возбуждении понесся дальше.
– Разве это не наш долг – внедрять гигиену там. где не только ее нет, но где люди живут в столь ужасающих условиях? Кто же это сделает, если не мы? Вся наша жизнь состоит из непрерывного самоотвержения. Раннюю молодость мы проводим в мертвецкой, а весь свой век в больнице. Наша работа – это борьба со смертью. Что может сравниться с трудом врача? Земледельческий труд, фабричный, «работал чиновника, купца, ремесленника, даже солдата? Но ведь у врача каждая мысль, каждый шаг, каждое действие должны быть отданы борьбе со слепыми и страшными силами природы! Со всех сторон, из глаз каждого больного на нас глядит зараза и смерть. Надвигается ли холера, когда все кругом теряют рассудок, наспех закрывают свои жульнические лавочки и бегут, – врач один выходит на борьбу против этого всеобщего бедствия. Вот тогда как в зеркале видно, что мы собой представляем! Тогда все подчиняются нашим советам, нашим предложениям, решениям и приказам! Но когда мор проходит, племя пожирателей хлеба возвращается к своим крикливым торжищам и снова устраивается так, как выгоднее самым сильным. Наша миссия окончена. Мы смешиваемся с толпой и миримся со стадным рассудком. Вместо того чтобы брать в свои руки кормило жизни, вместо того чтобы, согласно законам безошибочной науки, воздвигать стену, отгораживающую жизнь от смерти, мы предпочитаем совершенствовать удобства и облегчать жизнь богачей, чтобы получить крохи от их роскоши. Нынешний врач – это врач богатых.
16
Это (франц.).
– Прошу слова! – сказал высокий худой старичок с белыми, как молоко, бакенбардами.
– Прошу слова! – резко и небрежно бросил в сторону хозяина дома блондин в пенсне, слегка приподнимаясь на стуле.
По залу пронесся ропот, выражающий глубокую неприязнь.
– Нынешняя медицина, – продолжал Юдым, – принимает как факт лишь болезнь и лечит именно болезнь, отнюдь не пытаясь бороться с причинами ее. Я все говорю о лечении бедноты…
В зале кто-то вполголоса рассмеялся. Шепот становился все явственней и невежливей.
– Я не говорю здесь о простых злоупотреблениях, о проделках всяческих железнодорожных, фабричных врачей и так далее, но лишь о состоянии гигиены. Я говорю о том, что когда человек, работающий на заводе, где целыми днями моет листовое железо в серной кислоте, в воде и гашеной извести, заболевает гангреной легких и отправляется в больницу, то его там с грехом пополам вылечивают, после чего этот человек возвращается на ту же работу. Если рабочий сахарного завода, занятый на выработке суперфосфата, обливает костный уголь серкой кислотой и, вдыхая газы от сжигания калиевого пикрина, которые вызывают гангрену легких, заболевает этой болезнью, то и его, выписывая из больницы, снова возвращают в тот же сарай. В ледниках пивоваренных заводов – pleuritis purulenta… [17]
17
Плеврит (лат).
– Ну, это уж дело какой-нибудь опеки над выходящими из больницы, а отнюдь не врача… – сказал хозяин.
– Долг врача – вылечить. Если он начнет искать для своих пациентов подходящую работу, он, быть может, будет дельным филантропом, но наверняка дурным врачом! – закричал кто-то другой.
– Вечно говорят об «опеке», о «филантропии»! – защищался Юдым. – Я не намерен требовать, чтобы врач подыскивал место для своего выздоровевшего пациента. Но медицинское сословие должно – и оно имеет на это право – во имя науки запретить, чтобы больной возвращался к источнику своей гибели.