Бездушные
Шрифт:
Коннор всматривается в Льва долгим взглядом. Тот, судя по виду, поглощён разглядыванием какого-то «кадиллака», лишённого колёс, капота и крыши. Машина до того заросла сорняками, что можно подумать, будто это какой-то авангардистский вазон.
– Знаешь, а это даже красиво, – произносит Лев. – Похоже на затонувший корабль, который постепенно становится частью кораллового рифа…
– И чего ты такой весь из себя жизнерадостный?
Лев отбрасывает со лба чересчур длинную белокурую чёлку и одаривает товарища нарочито бодрой улыбкой.
– А того, что мы
Теперь и Коннор не может не подколоть:
– Может, хватит? Сколько можно любоваться собой? Надоело.
Коннор понимает: он не вправе укорять Льва за приподнятое настроение. Ещё бы, его друг выполнил свою миссию с блеском: смело кинулся в гущу боя и не только вышел оттуда невредимый, но и спас Коннора от Нельсона – бывшего инспектора по делам несовршеннолетних, поклявшегося отомстить Беглецу из Акрона и продать его на чёрном рынке.
– После того, что ты сделал, – уведомляет Коннор Льва, – Нельсон захочет поиметь твою голову, насаженную на кол.
– И все прочие части тоже, я так думаю. Но сначала пусть попробует меня найти!
Только сейчас оптимизм Льва начинает передаваться Коннору. Да, положеньице у них не из приятных, но могло быть и хуже. «Живые и свободные» – это ой как много значит; а кроме того, у них есть цель, есть место назначения. Там они найдут решающие ответы на свои вопросы. Осознание всех этих преимуществ добавляет друзьям надежды.
Коннор расправляет плечи, и потревоженная этим движением рана напоминает, что о ней необходимо позаботиться, причём как можно скорей. Вот угораздило же вдобавок ко всему! Если они сунутся в какую-нибудь клинику, им тут же начнут задавать неприятные вопросы. Лишь бы Коннору удалось сохранить рану в чистоте, пока они не доберутся до Огайо, а там Соня, он уверен, окажет всю возможную помощь.
Если она всё ещё в своей антикварной лавке.
Если она всё ещё жива.
– На последнем дорожном знаке, до того как мы сбили пташку, значилось, что впереди населённый пункт, – сообщает Коннор. – Я схожу туда, угоню машину и вернусь за тобой.
– Нет, – возражает Лев. – Я всю страну проехал, чтобы найти тебя. Даже не думай, я с тебя глаз не спущу!
– Да ты хуже любого инспектора!
– Две головы лучше, чем одна, – настаивает Лев.
– Да, но если один из нас попадётся, то другой сможет продолжить путь в Огайо. А вдвоём рискуем пойматься оба.
Лев открывает рот… и тут же закрывает его. С логикой Коннора не поспоришь.
– Не нравится мне всё это, – заявляет он.
– А мне, думаешь, нравится? Но другого выхода нет.
– И чем мне заниматься, пока ты будешь где-то там ходить?
Коннор криво усмехается:
– Попробуй стать частью рифа.
Идти довольно далеко, и расстояние кажется ещё больше, когда тебя терзает боль. Перед уходом Коннор нашёл в трейлере несколько относительно чистых простыней и запасец дешёвого виски – то что надо для дезинфекции раны. Мучительная
И теперь, изнывая от жары и страдая от раны, Коннор отсчитывает шаги по грунтовке, пока не доходит асфальта. Мимо не проехал ни один автомобиль, но это хорошо. Чем меньше глаз видят его, тем лучше. Безопаснее.
Коннору неизвестно, что ждёт его в этом городишке. Большие города и их предместья, как выяснил Коннор, все на одно лицо, меняется только география. А вот с сельской местностью совсем иное дело. Есть городки, в которых тебе хотелось бы родиться или в которые ты желал бы вернуться: весёлая и приветливая одноэтажная Америка, излучающая уют, как тропический лес источает кислород. А есть такие, как Хартсдейл, штат Канзас.
Веселье и уют здесь давно умерли.
Коннору ясно как день: Хартсдейл в экономической депрессии, что само по себе не такое уж редкое явление. Для того чтобы городок испустил дух, в эти дни всего-то и нужно, чтобы главная фабрика – кормилица всей округи либо закрылась, либо подобрала юбки и упорхнула в края с дешёвой рабочей силой. Хартсдейл, однако, не просто в упадке; он уродлив изначально, словно таким и задумывался.
Главная улица представляет собой два ряда низких строений бездарной архитектуры, окрашенных в различные оттенки бежевого. И если по пути сюда Коннор видел немало процветающих зелёных ферм, купающихся в лучах июльского солнца, то в центре городишки нет ни деревьев, ни газонов, не считая чахлой растительности, пробивающейся сквозь щели в асфальте. Доска приходских объявлений у невзрачной церкви, выстроенной из скучного тускло-жёлтого кирпича, вещает: «Кто лает ис пить вои грехи? Б нго по пя ницам» .
Самое привлекательное здание городка – это новенький трёхэтажный гараж, но он закрыт. Причина, как сообразил Коннор, кроется в пустыре рядом. На торчащем здесь рекламном щите изображено современное офисное здание, которое когда-нибудь вырастет на этом месте и для которого, возможно, понадобится три парковочных уровня. Однако заброшенный вид пустыря ясно говорит, что офисный комплекс находится на стадии проектирования уже лет десять и так с этой стадии, по всей вероятности, и не сдвинется.
Городишко, впрочем, ещё не издох окончательно: на улицах Коннор видит довольно много людей, торопящихся по своим утренним делам – но его обуревает желание задать им вопрос: «Зачем вам всё это надо? Какой в этом смысл?» Беда посёлков вроде Хартсдейла в том, что всякий, у кого инстинкт самосохранения ещё не притупился окончательно, давно сбежал отсюда, осев в каком-нибудь другом местечке, которое, в отличие от Хартсдейла, ещё не потеряло души. Здесь же остались лишь те, кого можно сравнить с пригаром, намертво приклеившимся ко дну сковородки.