Безграничная судьба. Дилогия

Ласточкин Дмитрий

— Стоять! Назовитесь! — со стены раздался окрик стражника.

— Гвардия Церкви Единого бога!

— А в карете кто?

— Не твоё дело! Открывай ворота — у нас подписанная епископатом грамота на проход! Не мешкай!

Вскоре ворота города открыли тихо матерящиеся стражники, гвардейцы и карета заехали внутрь. Стражник с петлицами десятника проворчал сквозь зубы «Добро пожаловать в Самаар», отошел в сторону. Ну да, мзду с церковников не получишь, а ночью бегать открывать ворота пришлось.

Карета с охраной

поехала по улицам. Судя по всему — к Замковой Скале, раз это Самаар. Предположение подтвердилось — вскоре кавалькада подъехала к подножью горы и направилась к восточной её части, туда, где располагался храм Единого.

Карета с сопровождающими заехала в ворота. Их встречали — парочка разодетых в вышитые рясы типов и целая толпа послушников рангом пониже. Главный гвардеец спешился, подошел к типам в расшитых рясах, о чём-то стали переговариваться. Потом он дал знак тому, в ком я был, и ещё одному знак, показал на карету. Мы вытащили оттуда человека — избитого, в обрывках одежды, заляпанных кровью. Церковники в расшитых рясах зашли в храм, мы пошли за ними, таща пленника.

В помещении мы, не задерживаясь, прошли в широкую и явно часто используемую дверь в подвал. Тащили пленника вниз довольно долго, минут двадцать. Подземелья были оживлёнными — много боковых ответвлений, часто снующие монахи, ступени со следами потёртости. Но чем дальше вниз — тем меньше людей. Последние минут пять уже и не было никого, кроме нас пятерых.

Церковники остановились около толстых, мощных дверей, покрытых узорами и железными полосами. Такие, наверное, и таран выдержат. Возле них стояла охрана из двух дюжих монахов. При виде нас они почтительно кивнули начальству в рясах, подхватили побитого и стали вносить его в помещение за дверью.

Мой носитель переглянулся с напарником, потом сделал неловкое движение, будто потерял равновесие, и пробежался вперёд для его выравнивания, прямо в двери. За дверями был небольшой тамбур, а за ним в открытых дверях виделось огромное помещение, на полу которого ярко светились какие-то рисунки или чертежи. Церковники заорали, подхватили носителя под руки и выставили за дверь. Видимо, даже ему, как гвардейцу, не по чину было там находиться.

Нас двоих направили наверх. На всякий случай нас сопровождал один из церковников в расшитой рясе. Мы поднимались минуты три-четыре, когда мой носитель и напарник схватили церковника и впихнули его в боковой проход.

— Что вы делаете? Прекратите сейчас же или отправим вас в тюрьму! — монах визжал и плевался в нашу сторону.

— Заткнись! — носитель ударил монаха в живот, и тот замолчал, закашлявшись.

Мы оттащили его в показавшуюся удобной комнатку с какими-то бочками и ящиками неизвестного содержимого. Бросили монаха на пол, несколько раз молча ударили его ногами. Потом носитель вытащил меч из ножен и приставил его к животу монаха.

— Ккккто

вы? Ччто вы хотите? — тот вертел головой, смотря то на носителя, то на напарника.

— Неважно. Что там за художества в подвале? Отвечай, или увидишь, какого цвета у тебя кишки!

— Идите в жопу! — церковник решил поиграть в молчанку.

— Ты сам выбрал свою судьбу. — напарник вытащил кинжал, взял монаха за руку и пригвоздил её к бочке. Из бочки потекло вино тонкой струйкой, смешиваясь с кровью монаха. Тот завыл, задрыгал ногами. Напарник несколько раз провернул кинжал, потом вынул и провёл им по пальцам, отрезав четыре на левой руке.

— Говори, урод, это только начало, если будешь молчать!

— Лучше праведником к Единому, чем предать его и раствориться во тьме! — монах стонал, выл и глотал слёзы, но не рассказывал.

— Отрежь ему яйца. Только медленно.

Носитель стянул с монаха труся, тот пытался сопротивляться, сучил ногами, но силы явно были не равны. Монах с ужасом смотрел на меч, приближающийся к его паху. Смотрел, но молчал. Меч вонзился в мошонку, отсекая часть. Монах заорал, завыл, стал дёргать искалеченной рукой, брызгая кровью. Носитель примерился и дурит подкованным железом сапогом ему в пах. Монах вскрикнул и отключился.

— Не сдох? — поинтересовался напарник..

— Сейчас проверим. — носитель побил церковника по щекам, надавил на руку без пальцев. Монах вздрогнул и очнулся.

— Пришел в себя? Молодец. Сейчас продолжим!

— Нет, нет, я всё скажу!

— Ну так говори. А будешь запираться — мы продолжим. У тебя много чего ещё отрезать можно! Что там нарисовано?

— Это печать удержания Древних! Они спят, но могут и проснуться. Чтоб этого не произошло, мы сделали такие печати!

— Печати? Сколько их? И где они?

— Ппять… По одной в каждой столице королевств, под храмами в столицах!

— А в Меркете? Там же ваш центральный город?

— Не знаю, я был только в храмах королевств. — носитель пнул монаха. — Я правда не знаю! Там если и есть, то этим заведуют кардиналы, меня бы не пустили! Ыыыыыыы!

— Зачем пленники-дикари?

— Раз в год печать надо напитывать кровью. И чем больше в крови тьмы — тем лучше, дикари или почитатели Древних лучше всего подходят! Но почитателей не так много и они в городах…

— Зачем ещё печати нужны?

— Они… они ограничивают силу, которые жрецы Древних могут получать от своих чудовищ… Больше ничего не знаю!

— Кто охраняет печати? Не эти же два дуболома их сторожат.

— Если на них нападут, заклинание вызовет гвардию и отряды боевого крыла церкви Единого. Не меньше тысячи бойцов и магов!

— Кто их сделал? Сами придумали?

— Не знаю. Нам говорят, что сам Единый продиктовал рисунки печатей. Как на самом деле — не знаю!

— Ясно. Кончай его.