Безликий

Nina16

В помещении было около ста человек: шестьдесят из них сидели за длинным столом, остальные толпились около двери, держа огромные камеры над головами или микрофоны в руках.

Главным здесь был, конечно же, министр. Он пришел пару минут назад, заставив ждать пятьдесят мракоборцев, четырех авроров-киллеров, главу отдела по борьбе с нечистью, парочку важных лиц из Министерства и журналистов, которые сейчас боролись за право находиться в первом ряду, чтобы получше видеть всех авроров. Однако, ожидание проходило тихо, и лишь изредка были слышны шепотки.

— Все, — дрожащим голосом проговорил

шеф ей на ухо.

— Что «все»?

— Сейчас, чую, начнется, — подрагивающими пальцами он смахнул пот со лба, засунув платок во внешний карман дорогого костюма — совещание было крайне важным.

Гермиона сама сидела, мучаясь, в строгой юбке по колено, белой рубашке, которая сдавливала ей горло, и черных сапогах на невысоком каблуке. На ее коленях лежала маленькая сумочка, которая была взята, скорее, для красоты, чем для удобства.

— Вы же и так знаете, что Кингсли будет говорить, — шепотом ответила она, также наклонившись поближе к шефу, хотя расстояние между их стульями было небольшим.

— Не называй его так, — возмутился Карл, изумленно посмотрев на нее. — Говорят, что у него хороший слух.

Девушка прикусила язык, посмотрев в сторону журналистов. Ей даже стало их жаль: толпились они здесь с раннего утра, пришли, когда даже авроров здесь не было, пытаясь отвоевать себе лучшее место; теперь им приходилось ожидать, когда совет начнется.

Персоны за столом занимали места по значимости: первый — министр, затем — глава мракоборцев, два Главных аврора-киллера, два простых аврора-киллера и пятьдесят мракоборцев. Также, где-то в середине, были представители других отделов. Перед каждым, кроме Кингсли, находились небольшой блокнот с ручкой и стакан с водой.

— Что ж, — громкий голос министра заставил легкий шум в зале моментально стихнуть. Журналисты, подорвавшись с мест, стали рьяно записывать каждое его слово, — приступим.

Кингсли Бруствер поднялся со своего места, проследив за тем, как его стул отъезжает от него. Он спокойным взглядом окинул каждого из присутствующих здесь, выдержав паузу. Никто, кроме него, не смел ничего говорить.

— Все вы знаете, почему мы собрались, — грустно промолвил мужчина, опустив взгляд на пару секунд вниз. — Обычно мы не созываем столь масштабные совещания, но событие, случившиеся этой ночью, не может не затронуть наши сердца. Смерть аврора-киллера, прекрасного работника, знавшего свое дело, отлично выполнявшего свои задачи, Стивена Джеймса Хоклина.

Скрипящая тишина повисла в зале, хотя там было такое большое количество людей. Даже журналисты перестали переговариваться, застыв с перьями над бумагой.

Девушка молча сидела, наблюдая за министром. Она прекрасно общалась со Стивеном, так как часто имела с ним общие задания. И, знаете, более доброго человека она еще не встречала в своей жизни. Настолько чистого, открытого, преданного своей работе.

Жизнь была слишком несправедливой: по земле еще ходило столько нечисти, которая покушалась на благополучие этого мира, что по пальцам не пересчитаешь, а такого человека, как Стивен, забрали. За то время, что девушка знала молодого парня, она ни разу не слышала от него ничего плохого, не видела ни зависти, ни презрения. Ему всегда можно было выговориться, и парень успокаивал,

приносил горячий чай и по-дружески обнимал, давая советы. А еще он был очень умным. Казалось, что те задания, в которых нужно в большей степени использовать ум, а не силу или мастерство в магии, были созданы специально для него. Стивен всегда справлялся с ними отлично.

А сейчас его не было. Сейчас она могла лишь смотреть на его фотографию во всех свежих номерах газет.

— Мы всегда будем помнить его, как лучшего из лучших. Как светлого человека, который приходил на помощь и старался сделать так, чтобы всем было хорошо, — продолжил министр, держась руками за край стола. Было видно, что ему тяжело пережить смерть парня — говорили, Кингсли хорошо общался со Стивеном.

С ним все хорошо общались. Казалось, что от него волнами исходили радость и счастье. Не было такого дня, чтобы парня видели грустным или расстроенным — улыбка не покидала его лицо никогда. Даже на фотографиях в газетах он приветливо, спокойно улыбался.

— Я, как министр магии, как человек и просто друг прекрасного парня Стивена, приношу соболезнования его матери. Алисия, знайте, что ваш сын был героем. И за это спасибо вам большое, — Кингсли посмотрел на женщину, которая сидела рядом с Анатолием, аврором-киллером. Было такое ощущение, что над ней повисла черная туча, оставляя ее в тени.

Алисия выглядела ужасно: бледное лицо, которое сливалось со стеной позади нее, красные глаза, в которых в течение всего времени, что они просидели в этой комнате, читалась боль, и дрожащие губы. Она тихо прошептала: «Спасибо», проронив маленькую слезу.

Авроры, которые были ближе всех к журналистам, запретили им делать фотографии или записывать этот момент. Анатолий положил руку на ее плечо, тихо говоря что-то женщине. Она несколько раз покивала головой, принимая протянутый платок.

— Если вам что-либо понадобится, вы всегда можете обратиться к нам, Алисия. Всегда. Мы обязаны вашему сыну всем, — министр мягко смотрел на нее, обращаясь только к ней — казалось, что на несколько минут они вдвоем забыли о существовании других людей. Она вновь прошептала «Спасибо» и опустила глаза, поджав трясущиеся губы.

Гермиона, наклонив голову, смахнула пальцами слезу, которая остановилась на щеке. Боже, она просто не могла выдержать этого. Как не могла оторвать взгляд от несчастной женщины, которая почти умирала здесь, понурив голову.

Сколько мужества имела Алисия, чтобы выдержать это? Сколько силы, чтобы прийти сюда?

Гермиона была разбитой, но каково было его матери? Гермиона хотела плакать, но каково было его матери? Гермиона каждую секунду прокручивала воспоминания о Стивене, но каково было его матери?

Мерлин… каково было ей? Как это – возвращаться в квартиру сына и ходить по комнатам, где раньше жил он? Брать фотографии с полочек и часами плакать, потому что это единственное, что от него осталось. Больше не слышать его голоса, не видеть его глаз, не чувствовать его поддержку.

Девушка больше не слышала министра — наверное, он до сих пор выражал соболезнование. Она утопала в мыслях о Роне. Она чувствовала его и видела его образ, словно напротив нее сидел не Анатолий, а он. Словно говорил не Кингсли, а он.