Безликий
Шрифт:
Хорошо? Хорошо.
Но дурнота не отступала, небо кружилось, и вместе с небом понемногу начал кружиться весь остальной мир. Вино не помогало, голова продолжала раскалываться, да еще ломило отбитые прикладом ребра. Дышать становилось все трудней.
Я отставил бутылку, раскинул руки и уставился в затянутую серой дымкой высь. Над городом плыли дирижабли, между ними и крышами домов носились стаи голубей. Я заставил себя расслабиться и отрешиться от боли, но головокружение никуда не делось. Показалось даже, что меня под размеренные
Настоящего меня.
В груди потеплело. Я словно впитал в себя окружающий простор и вскоре ощутил легкое биение силы. Бездумно, словно моими действиями управлял некто иной, потянулся к голове, и боль моментально стихла, осталось лишь саднящее жжение. Организм вернулся к своему изначальному состоянию и стер все последствия сотрясения мозга, оставив от серьезной раны только рассечение кожи.
Затем ладонь легла на отбитый бок, но ребра я до конца исцелять не стал. Просто зарастил трещины и остановился, оставив малую крупицу силы на будущее. Та жгла и дергала пальцы, словно маленький злой уголек, и все же я удержал ее, вопреки внутреннему давлению.
Приберегу на крайний случай. Лишним точно не будет.
Как не помешает какое-то время ощущать легкую ломоту в ребрах. Нельзя совсем уж забывать о пропущенном ударе, иначе мое чудесное исцеление может породить слишком много неудобных вопросов. Так и до обвинения в сговоре с налетчиками недалеко. Устроят темную – не отобьюсь.
Как обычно, после использования таланта навалилась жажда, и я надолго приложился к горлышку. А затем просто лежал на крыше и бездумно смотрел в небо. Когда бутылка опустела, вставать не стал и продолжил любоваться несшимися над городом облаками.
Это… успокаивало.
Двух часов мне не дали. Самое большее – провалялся на крыше половину запрошенного срока; отбрасываемая печной трубой тень сместилась не так уж и сильно.
Подобные мелочи я подмечал подсознательно.
Что это говорило обо мне настоящем? Человек со столь развитой наблюдательностью – кто он? Сыщик или жулик? А быть может, простой художник?
Не знаю. Не могу вспомнить. Просто не могу.
– Ты выглядишь слишком довольным жизнью для человека, которому чуть не проломили череп, – отметил выбравшийся на крышу Гаспар. Он уселся рядом и закурил, потом покачал головой. – Да уж, отделали тебя…
Я осторожно прикоснулся к рассаженному виску и поморщился. Рана перестала кровоточить, но отек никуда не делся.
– Что-то случилось? – спросил я испанца.
– Хозяйка просит тебя к себе, – сообщил Матадор. – Сам дойдешь? Я тогда докурю.
– Кури. – Я поднялся на четвереньки и постоял так немного, затем перебрался к чердачной дверце. Оттуда напомнил: – Запереть не забудь.
Гаспар кивнул, и я, контролируя каждое свое движение, спустился на чердак. Накатило и почти сразу прошло головокружение,
Персонал уже подходил в клуб, и начиналась подготовка к вечернему представлению, но наверх танцовщицы и официанты не поднимались, а вот на первом этаже, дабы не привлекать внимания, пришлось прикрыть рассаженную голову кепкой. И все бы прошло лучшим образом, не угораздь меня наткнуться на рыженькую девицу из кордебалета.
Как ее, Жанна? Она самая.
– Жан-Пьер! – всполошилась слишком уж наблюдательная танцовщица. – Что с тобой?!
Я беспечно улыбнулся в ответ.
– Пустяки, просто царапина. Черт дернул заняться починкой черепицы. Не мое это, просто не мое.
– Давай я забинтую!
– Шутишь? Чтобы я ходил как раненый солдат?
– А лейкопластырь?
Идея показалась здравой – не стоило выставлять рану на всеобщее обозрение, слишком уж быстро она подсыхала и затягивалась.
– Лейкопластырь? – хмыкнул я. – Отличная идея!
– Идем!
В общей гримерке никого не оказалось. Жанна прикрыла рассечение кусочком бинта, а сверху крест-накрест наклеила две полоски лейкопластыря. Вид у меня после этого сделался откровенно бандитским.
– Ты просто умница! – не поскупился я на похвалу.
– Подожди! – остановила меня Жанна, смочила салфетку и стерла с лица следы крови. – Вот, так гораздо лучше. Твоя Ольга точно не справилась бы!
– Моя? – притворно поразился я.
– Все вы, кобели, к ней неровно дышите. Только воображаете, что этого никто не видит!
Я обхватил Жанну за талию и улыбнулся.
– Ерунда. Мне больше рыженькие нравятся.
Танцовщица высвободилась далеко не так быстро, как могла, и беззлобно шлепнула меня по руке.
– Врешь ты все!
– И в мыслях не было! – Я отошел к двери, обернулся и пообещал: – С меня ужин.
– Говоришь так, будто я уже согласилась.
– Против моего обаяния никому не устоять!
– В зеркале-то себя видел? – прыснула от смеха Жанна.
Я прикоснулся к полоскам лейкопластыря и кивнул.
– Ну да. Тогда – когда заживет.
– Иди уже!
– Благодарю!
Я надел кепку, опустил козырек пониже на лоб и вышел в коридор. Мельком глянул в зеркало на стене и остался увиденным вполне доволен. Лейкопластырь в глаза нисколько не бросался.
Да и мало ли? Вдруг у меня там чирей вскочил?
Перекинув пиджак через руку, я заглянул в кабинет Софи и прямо с порога спросил:
– Есть новости?
– Закрой дверь, – потребовала хозяйка клуба, потом многозначительно произнесла: – Звонил Анри Фальер.
Я на миг замер, не понимая, о ком идет речь, потом прищелкнул пальцами.
– Ах да! Фальер! Чего он хотел?
– Он готов заплатить сто тысяч.
– Когда?
– Сегодня – завтра.
Я опустился на диванчик и шумно выдохнул.