БЕЗМЕРНО СЧАСТЛИВАЯ. Св. блаж. Матрона Московская. Жизнеописание

Бакулин Алексей Анатольевич

— Это что у девочки на груди? Как понять? — спрашивает. — Словно крестик под кожей…

— Она родилась такой, — объясняет Наталья. — Косточки у неё крестиком выступают. Калека — вот и кости растут, не как у людей…

— Ну, мать… — говорит отец Василий. — Что-то я таких калек прежде не видел… Ладно, посмотрим, что Господь укажет…

Началось таинство крещения, — да не в самом храме, а в церковной сторожке, где стояла купель. Нарекли младенцу имя — Матрона в честь святой Матроны Константинопольской. К слову сказать, эта древняя византийская святая известна тем, что оставив мужа и дочь, ушла в мужской монастырь, выдавая себя мужчину-евнуха, а чтобы не раскрылась её тайна, приняла

на себя подвиг молчания… Тут прямых совпадений с житием Матроны Московской как будто и нет, но вышеестественность судеб обеих праведниц и особая, невозвратная отторженность их от мира — совпадают… Помните, как капельки масла плавают в воде, не сливаясь с нею, — так и обе Матроны: одна и монастыре живёт, а монахам не товарищ, другая и окружена православными друзьями и почитателями, а судьба её — совсем иная, ни в чём не похожая на обычную человеческую судьбу…

Впрочем, не будем рассуждать о делах столь высоких, вернёмся в Успенский Себинский храм, в сторожке которого крестили слепенькую девочку Никонову. Дошло дело до главного: погрузил отец Василий маленькую Матронушку в купель, — и люди глазам своим не поверили… От купели, словно от кадила, к потолку встал ровный столб светлого, благоуханного дыма. Все смотрят друг на друга, у всех в глазах читается: «Не почудилось ли мне?» Но нет, ни зрение, ни обоняние не лгут…

Прервав таинство, отец Василий невольно прошептал: «Сколько народу крестил, — а такое вижу в первый раз!..» Потом, завершив обряд, начал он расспрашивать Наталью: как девочка родилась, и чем успела себя показать.

— Да что ж, — говорила Наталья, — ребёночек, как ребёночек, только что слепая… Как младенец себя показать может? Одно скажу: перед самыми родами сон мне приснился странный. Как будто садится мне на плечо птица… Таких и птиц-то не бывает… А глаза у неё закрыты… Ох! Так что же это? Это не Матронушка ли мне являлась? Как же я раньше-то не поняла?

Ни слова не ответив плачущей Наталье, отец Василий поднял Матронушку над головой и громко сказал:

— Православные, вы меня слушаете? — и ещё выше поднял девочку. — Видите, кого Бог послал нам! Это дитя от Бога. Этот младенец будет свят! Она со временем встанет на моё место!

И только после этого обратился к родителям:

— Вы, значит, в приют её собрались отдавать?

Наталья едва ответила сквозь слёзы:

— Не знаем сами… Сердце не на месте… Да ведь не выжить нам…

— Вы это бросьте! — говорит отец Василий. — Девочку берегите, храните её пуще глаза, чего она захочет — тотчас исполняйте, а если сами не сможете, — тут же бегите ко мне, я всегда помогу. И не бойтесь ничего: с этой девочкой Господь вас не оставит.

И как камень упал с души у Натальи и Дмитрия. Понесли Матронушку домой совсем с другим настроением, чем в церковь шли. И то сказать: не от хорошей жизни и не с радостью решили они отказаться от родного дитяти, — а теперь и надежда появилась, и тьма перед глазами рассеялась. Авось Господь не оставит!

К этому рассказу стоит добавить, что купель, в которой крестили Матронушку, и над которой столбом поднимался благоуханный, светлый дым, сохранилась до наших дней. По-прежнему стоит она в Успенской церкви Себина, — простая такая купель, без затей, сродни неказистой, но прочной деревенской посуде…

3. В РОДИТЕЛЬСКОЙ ИЗБЕ

Сейчас русские люди называют блаженную — Матронушкой, но родители-то дочку не так звали, а — Матрюшенькой; и в родной деревне никто её иначе не величал: Матрюша-слепенькая, Матрюшенька.

Родительский дом Матюши был, как уже говорилось самой,

наверное, незавидной избёнкой в селе. Топили избу по-чёрному, зимой всей семьей спали в русской печке, забравшись в устье, питались чёрным хлебом да квасом… Такая была жизнь: сплошной Великий пост, но душа отмеченного Богом младенца жаждала поста настоящего. Мать жаловалась соседям: «Что мне делать? Девка грудь не берёт в среду и пятницу, — спит в эти дни сутками, и разбудить её не возможно».

Ещё и годика не исполнилось Матрюше, когда стала Наталья замечать за ней странное: каждую ночь девочка выползала из печки, где спала вместе с родителями и старшей сестрой, перебиралась в красный угол к иконам и там играла в темноте. Она, словно зрячая, снимала иконы, расставляла их перед собой, разговаривала по-детски с Божиими угодниками, тихо смеялась… Порою она даже не снимала иконы, а сама забиралась к ним на высокую полку… Испуганная мать стаскивала дочку с полки, шлёпала в сердцах и возвращала в печное устье, но едва Наталья засыпала, как Матрюшенька вновь выползала на волю.

…Лет до трёх Матрюша так и жила запечницей: из дому её старались не выпускать, — кто там за ней присмотрит? Потом стали позволять поиграть с соседскими детьми.

А дети… В детях ангельское и бесовское живут, не смешиваясь. И ещё дети хотят, чтобы всё в мире было чётко, определённо, по усвоенным им нехитрым правилам, и очень не любят всякие отклонения от этих правил. Положено, скажем, чтобы у всех людей были глаза, — почему же у Матрюшки их нет? Значит, она правил не соблюдает, значит, и с ней можно играть, не соблюдая правил, — не миндальничать… И все радости детства у Матрюшеньки свелись к таким двум забавам: или, неожиданно подкравшись, хлещут её товарищи крапивой, или сажают бедняжку в глубокую яму и потом с любопытством наблюдают — как слепая сумеет из этой ямы выбраться?..

Вот вам картинка: крошечная девочка карабкается по осыпающимся стенкам ямы, скатывается на дно, снова лезет, срывается, падает… Как хотите, а это очень напоминает мученичество — самое настоящее, взрослое, полновесное. Говорят, человек может познать себя, только в общении с другими людьми. Матрюшенька вот так себя познавала, — сидя в яме, под ребячий хохот, — познавала свою слепоту, свою беспомощность, свою инаковость. Здесь, в этой яме она впервые почувствовала всю тяжесть своего креста, — того креста, который Господь повесил ей на грудь от рождения…

Мать однажды всполошилась: «Матрюша! Ты зачем крестик с себя сняла? Вот я накажу тебя! Замучила меня, слепая!» Матрюша ей спокойно отвечала: «Ты, мамочка, сама, видать, слепая: у меня крестик свой собственный есть — взгляни-ка!» Верно, забыла Наталья, что дочь её от рождения с крестом… Плакала мать и просила прощения у дочки.

Никто из односельчан не вспоминает, чтобы девочка Матрона плакала, выбираясь из ямы. Никто не заметил, чтобы она затаила злобу на ребят… Она, правда, сказала им: «Не буду больше с вами играть!» — и только… И уж больше не вспоминала об этом, — другие запомнили и рассказали потом. Не жаловалась никому, — только, может быть, Богу.

Родители её любили в церковь ходить, и детей всегда с собой брали, — и Матрюшенька быстро выучилась вслепую находить дорогу к храму, и с тех пор часто одна туда ходила, и подолгу стояла слева у входа, у западной стены, вполголоса подпевая хору… Всякий раз, когда она исчезала из дому, мать уже знала, где её искать: шла прямиком в храм, и неизменно находила там слепую…

Надо думать, что молиться блаженная начала с самого рождения, — или с тех самых пор, когда годовалым младенцем разговаривала с иконами: ведь этот лепет тоже был молитвой. И не прекращалась её молитва до самой смерти.