Безмолвный ковчег
Шрифт:
«Проблемы с ногами у них возникают из-за того, что под тяжестью тела жидкость в коленном суставе… начинает гнить, чернеет и заражает всю ногу, как при сепсисе. Для птицефабрики это неприемлемо, так как все поголовье может оказаться зараженным…мы просто убиваем и выбрасываем больных птиц, и они идут на собачий корм или рыболовные приманки».
Индюкам также приходится пережить многое из того, что выпадает на долю батарейных кур и бройлерных цыплят. Это обрезание клюва и опять же проблемы с неправильно развивающимся сердцем, что ведет к частым сердечным приступам. Ежегодно в Великобритании около 2,5 миллионов птиц умирают от этих и других болезней, вызванных интенсивным животноводством.
Профессор Джон Вебстер в своей книге «Положение животных: беспристрастный взгляд на рай» рассказывает:
«Примерно четверть бройлерных цыплят и индюков испытывают хронические боли в течение трети своей жизни. В Великобритании ежегодно потребляется свыше миллиона тонн мяса птицы. Это и в количественном, и в качественном отношении – один из самых страшных и характерных примеров того, как жестоко человек обращается с другими живыми существами».
Сторонники интенсивного животноводства всегда находят оправдание – общественный спрос, свобода выбора. Люди считают, что ограничивать выбор – значит ущемлять свободу личности. Тем не менее, у нас нет свободы выбора на то, чтобы сбить старушку, переходящую проезжую часть по «зебре»; ездить, не пристегнувшись ремнем безопасности или, выйдя на центральные улицы, выкрикивать оскорбления в адрес религиозных проповедников. Почему же тогда мы должны иметь свободу выбора на то, чтобы причинять страдания живым, чувствующим существам? Свобода выбора абсолютно теряет ценность, когда нет свободы информации. Интересно, как изменился бы спрос на бройлерных цыплят и индюков, если бы на них ставили надписи, возможно, что-то типа «Минздрав предупреждает: эта птица страдала от хронической боли; содержалась в помещении, кишащем крысами, на разъедающем ноги ядовитом настиле. Поражена многими заболеваниями. Она вредна для Вашего здоровья, для окружающей среды и может содержать опасную для жизни сальмонеллу. Приятного аппетита!»
Когда мое посещение бройлерной фабрики подошло к концу, и дверь за мной закрылась, писк 20 000 птиц, зловоние помещения, их жалкий вид – все это со временем исчезло. Однако, то, что навсегда осталось в душе – это возмущение. Я глубоко убеждена, что мы создали полностью неприемлемую систему. Существа, которые не способны жить самостоятельно, без человеческого вмешательства, которых постоянно нужно держать на медикаментах, и, несмотря на это, выживают они все реже, эти существа являются показателем надвигающейся катастрофы. А о моральном аспекте и вовсе речи не идет.
Глава 4
Конец конвейера
Покидая ферму, я знала, что вечером начнут свою работу ловцы цыплят. Так местные парни нелегально подрабатывают. Почти в полной темноте они будут хватать цыплят пригоршнями за лапы, естественно, не обращая при этом внимания на переломы, ожоги и сердечные заболевания, и набивать ими клетки, которые на следующий день отправят на перерабатывающий завод. На этом заводе предстояло побывать и мне. Опять же, то, что я там увидела – типично для всех современных заводов.
Я ожидала увидеть другое. Это была стерильная модель чистой производственной эффективности, где все подчинено двум понятиям: время и действие, и где не существовало никаких издержек, даже лишнего времени, проведенного в туалете. Во время разговора с одним из работников я узнала про «учетную книгу». Чтобы работники не теряли время, ответственный за эту область человек, заносил их в «учетную книгу» всякий раз, когда они шли в туалет. Так компания могла проследить за тем, как часто каждый работник ходит в туалет и сколько времени у него это занимает. Таковы методы административного
Частью этой модели производственной эффективности является неизменный поток птиц, запускаемых на конвейер. В течение всего дня в определенное время к зданию завода подъезжают грузовики, после которых, пока они едут по сельской местности, остается след из белых перьев.
Из каждой прибывшей машины выгружают птиц. На том заводе это делали в крытом разгрузочном отсеке, примыкавшем к основному помещению. С идущего по верху конвейера свисали, раскачиваясь, оковы – грузчики засовывали лапы цыплят в эти оковы, и висящих вниз головой птиц, с едва трепещущими крыльями медленно уносила конвейерная лента. Нетрудно представить себе как чувствовали себя при этом птицы с переломами костей или 27-килограммовые индюки с пораженными тазобедренными суставами.
Конвейер с трепещущими цыплятами исчезал в проеме стены, но перед этим он проходил через большую емкость с водой, при этом туда погружались голова и шея каждой птицы. Через воду был пущен электрический ток – таким образом птиц оглушали. После прохождения через эту емкость трепетание на конвейере прекращалось. За исключением редких спазмов, никто больше не шевелился, и обездвиженные животные, с которых стекали капли воды, исчезали из вида.
Сначала я решила не присутствовать при самом процессе убийства птиц, но ведь тут вся индустрия основана на убое. Поэтому я решила, что это будет нелепо, если 16-летняя девушка будет такой робкой «маменькиной дочкой», что побоится увидеть то, что ежегодно происходит свыше 600 миллионов раз в одной маленькой стране.
Итак, меня повели в главное здание, там продолжалась конвейерная лента с того места, на котором она исчезла из вида в предыдущем помещении. Появились птицы, по-прежнему неподвижные, после электрической ванны с них все еще капала вода. Конвейерная лента проходила мимо человека, который стоял у водостока. На нем была белая одежда и длинный водонепроницаемый фартук.
Его работа заключалась в двух действиях: левой рукой он брал голову птицы, а правой перерезал ей с помощью острого ножа шею. Мгновенно кровь начинала хлестать сильным потоком. Человек повторял это действие весь день. Его руки и фартук от груди до самого пола были ярко красного цвета. На них была кровь бесчисленного количества несчастных маленьких созданий, которых породила для жалкого существования мультинациональная корпорация, а теперь она же их убивала.
Вряд ли местные работники, привыкшие к данному зрелищу, вдруг проснулись в одно прекрасное утро с непреодолимым желанием работать на заводе по убою и переработке цыплят, но это «лучше, чем сидеть на пособии по безработице», как сказал мне один из них. Мне показалось, что эта маленькая фраза сосредоточила в себе именно те ценности, которые господствуют в нашем обществе. Одиннадцать лет школьного образования, библиотеки и университеты, шедевры мировой литературы, музыки и живописи, философы и политические мыслители, пытающиеся познать суть жизни – и этот человек резал глотки, потому что у него не было другого выхода.
Весь процесс убоя подействовал на меня так, как я меньше всего ожидала. Я смотрела на эти монотонные, хладнокровные, совершаемые как нечто обыденное, действия, после которых бесконечная череда свисающих, окровавленных существ с перерезанными шеями двигалась дальше – и мне было очень их жалко. Но эта жалость не была сильнее той, что я испытывала при виде их несчастного, убогого существования в бройлерных птичниках. То, что меня на самом деле поразило – это глобальная жестокость, которую представляла эта бойня.