Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен
Шрифт:
— Вы пришли рановато, — сказал я, когда мои камердинеры проводили леди в мою гостиную.
— Простите, ваше величество, я не знала, сколько времени вы проводите в молитвах до службы. Мне не хотелось, чтобы из-за моего опоздания вы нарушили традиции.
— Да-да, конечно. — Внезапно назойливое внимание слуг вызвало у меня раздражение. — Тогда прямо сейчас и пойдем.
Я заставил себя улыбнуться и предложил даме руку.
Вместе мы вошли в дворцовую церковь. Но я не спешил сразу приступать к молитвам, и мы постояли,
— Здесь темно, как в турецком шалмане, — вдруг заметила она. — Темно и душно.
После вчерашней праздничной службы в зале еще витал затхлый запах, смешанный с благовониями.
— К Иисусу следует приходить со светом, ведь сама Мария явилась к Нему в Светлое воскресенье Пасхи, — сказала она.
Она не собиралась извиняться и даже не пыталась смягчить резкость своего замечания. В отличие от меня у нее не возникло страстного желания проскользнуть к статуе Мадонны и встать там на колени в уединенной молитве. Она лишь склонила голову, пытаясь вычитать что-то в принесенном с собой молитвеннике. В этом тусклом свете ей вряд ли удастся разглядеть буквы.
Смущенный, я прошел в молитвенную нишу перед статуей Девы Марии. Когда вышли причетники во главе с Кранмером для проведения мессы, я поднялся со скамеечки и вернулся к Кэтрин. Взяв ее за руку, я провел ее в королевскую ложу.
Леди Парр была рядом со мной в течение всей службы. Мы вместе приняли причастие. Правда, из-за вдовьего покрова я не видел ее лица.
Месса завершилась. На выходе из храма Кранмер обнял и благословил каждого из нас. Я окунул пальцы в чашу со святой водой, но Кэтрин не последовала моему примеру.
В молчании мы прошлись по Длинной галерее. Поглядывая на опущенную голову своей спутницы, я видел лишь длинные концы ее черного головного убора. Ее юбки мягко шелестели по полированному полу.
— До поможет вам Бог, Кэтрин, — наконец сказал я.
— И вам, — ответила она с особым чувством.
Ее искренность была несомненной.
— Вам, по-моему, не понравилась служба, — продолжил я разговор. — Вы не смогли почитать свой молитвенник и упомянули, что в часовне слишком темно. Все-таки ваш покойный супруг оставался преданным папским католиком.
Папский католик. Так я теперь называл тех, кто полагал, что истинные верующие должны оставаться под властью Рима.
— У нас с мужем были разные взгляды, — произнесла она так тихо, что я едва расслышал. — Владыка наш Иисус призывал нас к разделению. — Внезапно она подняла голову и открыто взглянула на меня. — «Ибо отныне… в одном доме станут разделяться…» [38] Разделяться ради Господа.
Ее простое лицо озарилось вдохновением. Черты, лишенные земной прелести, стали прекрасными.
38
Евангелие
Я буквально остолбенел. Прежде мне не приходилось видеть такого. Хотя красота была мне знакома во всех своих проявлениях, я впервые узрел красоту духовную. Прежде я полагал, что это всего лишь метафора. И вот она открылась мне, лишив меня дара речи.
— Верно, Кейт.
Протянув к ней руку, я сдвинул назад уродливый вдовий убор. Солнце, светившее в окна галереи, воспламенило золотисто-рыжие, зачесанные назад волосы леди Парр.
— Вы не обязаны носить траур, — мягко заметил я. — Кто же скорбит, когда надо радоваться Воскрешению Владыки.
Она послушно сняла головной убор.
Обед ждал нас в малой гостиной, где уже накрыли обеденный стол. На роскошной белой скатерти поблескивали золотом тарелки и прочая утварь.
— В это время года выбор блюд весьма ограничен.
Нам еще ничего не подали, а я уже начал извиняться за скудность трапезы.
— Пять хлебов и две рыбки? — со смехом спросила она.
— Немногим более того, — признал я.
В конце зимы, как правило, пекли хлеб из залежалой ржаной муки, он получался плотным и тяжелым. Из этой же муки делали сытные похлебки. Кроме того, нам принесли блюдо с карпом.
— Кто заботится о карповых прудах после закрытия монастырей? — прозаично спросила вдова.
Да, именно монахи усердно разводили карпов, благодаря чему эта вкусная рыба стала обычным блюдом зимнего стола.
— Фермеры. Но мы больше не можем рассчитывать даже на карпов, ведь идет Великий пост.
— Глупый папский обычай, — оживилась она. — Я рада, милорд, что вы упразднили много предрассудков.
— Но еще недостаточно, верно? — спросил я, тщательно выбирая слова.
Она тоже подумала, прежде чем ответить.
— Жизнь меняется. Лишь истины незыблемы.
— Что вы читали в церкви? — поинтересовался я, резко меняя тему. — Или, вернее, хотели прочесть?
Я кивнул на лежащую рядом с ней книгу.
— Мой молитвенник, — сказала леди Парр, передавая его мне. — Результаты размышлений… некоторые молитвы я составила сама.
Я открыл книжицу и увидел подчеркнутые слова «вера», «Писание», «кровь», «оправдание». Да, попахивает протестантизмом.
— Будьте осторожны, Кейт, — мягко предупредил я, возвращая молитвенник.
Она слегка скривилась и натянуто произнесла:
— Никто не называл меня Кейт.
— Разве нет? Но это же светлое имя, столь же радостное, как вы сами. От него веет молодостью, так же как от вас. — Неужели только мне удалось увидеть ее такой? — Но если вам угодно, я могу вернуться к церемонному «леди Парр».
Она не стала возражать.
— Вы пригласили меня, ваше величество, потому что приготовили для меня подарок?