Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен
Шрифт:
Я едва не заболел из-за всех этих тревог, а тут еще Гардинер настоял на аудиенции, чтобы высказать свои волнения насчет английских протестантов.
— Пока вы летом отсутствовали, — заявил он, — они буйно разрослись, словно сорняки. Но в отличие от сорных трав морозы им не помеха. Более того, еретики перезимовали очень удачно, устраивая тайные встречи, распространяя мятежные призывы и привлекая новых сторонников.
Как же я устал! Устал от необходимости подавлять и карать, пресекая бунт на корню. Неблагодарные брехливые псы никогда не переведутся! Они бродят по всему королевству, вынюхивают, где что плохо лежит, без зазрения совести задирают лапы, отравляя
— Пусть попробуют высунуть из своих нор морды, я укорочу их до самой шеи, — пообещал я.
Великий Турок по каким-то таинственным причинам продолжал вести со мной переписку. Он интересовался, в частности, здоровьем крокодила — который, как ни удивительно, жил припеваючи возле горячих источников Бата на юго-западе страны, — и продолжал посылать евнухов для моих дворцовых нужд. Сам он прекрасно провел зиму в Константинополе. И удивлялся: как мы умудряемся выносить жестокие северные морозы? Ему хватило одного января в Вене. В подарок халиф прислал мне Коран. Спустя месяц пришло очередное длинное и весьма забавное письмо. Сулейман был настроен весьма дружелюбно.
Не скрою, эти витиеватые послания доставляли мне удовольствие. Читая их, я грезил о неведомой благоуханной стране и забывал о тревогах, леденящих сердце, и пронизывающих все тело сквозняках. Того и другого в нашем дворце хватало с избытком.
LXI
Готов признаться, что я провел скверную зиму. Утешением служила мне только Кейт, и я ежедневно благодарил Господа за такую жену. Ибо она стала для меня источником благодатных сил, тихой гаванью, где меня всегда ожидал радушный прием, без обманчивых уловок и споров.
Дети относились к ней с уважением, и она отлично умела обращаться с ними. Под ее присмотром они собрались вместе во дворце, и я наконец почувствовал себя семейным человеком. И семью нашу возглавила Кейт, хотя никому из детей она не была родной матерью, а мне женой (в плотском смысле). Однако ее присутствие дарило свет и тепло.
Весна 1545 года. Французы подготовились к вторжению и, конечно, атакуют нас еще до дня летнего солнцестояния. Для укрепления линии береговой обороны, что протянулась от Дила до Пенденниса и защищала южные подступы с моря, мне опять пришлось собирать деньги с подданных в виде займов и налогов. Я думал, что они вызовут недовольство и ропот, но все прошло гладко.
Уилл:
Противники Хэла рассчитывали на мятежи и восстания, тем не менее их ждало крайнее разочарование. Строя планы переворотов, они исходили из понятных предпосылок: кровожадный и ненасытный монарх жестоко тиранил англичан и к тому же глубоко оскорбил их религиозные чувства (как католиков, так и протестантов); заставил подписать возмутительную присягу; сурово подавлял и грабил подданных. Народ, мол, только и ждет удобного случая, чтобы взбунтоваться и сбросить иго ненавистного правления. Но англичане, так же как и старина Гарри, считали французов врагами, Папу — назойливым, всюду сующим свой нос иноземцем, а шотландцев — предателями. Хэл справедливо ополчился на них, и народ самоотверженно встал на его сторону, защищая свою страну. Ведь король самолично командовал армией, провел всю зиму, укрепляя южные рубежи и поставляя вооружение на линию береговой обороны. Да еще намерен возглавить новую войну с французами! Так могли ли его подданные проявить скупость?
Генрих VIII:
Все свои силы и способности я отдавал подготовке к войне. В итоге на юге Англии нам удалось собрать почти стотысячное войско. Его разделили на три части, возглавляемые тремя опытными военачальниками: в Кенте — герцог Суффолк, в Эссексе — герцог Норфолк; а на западе — граф Арундел. Мой флот, более сотни кораблей, стоял на якоре в проливе Солент.
На северных границах с Шотландией командовал армией Эдвард Сеймур. А на берегу расположились двенадцать тысяч воинов лорда-адмирала Джона Дадли, готовые дать отпор врагам.
Из Булони, которую французы поклялись отбить, к нам вернулся Брэндон, а оборонять крепость я поручил Генри Говарду. Оставалось лишь надеяться, что в сложный момент его доблесть и мужество не перейдут в безрассудную браваду.
Восемнадцатое июля. Как раз наступила вторая годовщина моей свадьбы, и я приготовил для Кейт особый праздник. Пировать мы будем на борту «Большого Гарри», моего флагмана, стоявшего на приколе в Соленте, проливе, что отделял от Портсмута остров Уайт.
Со времени спуска на воду в 1514 году «Гарри» не раз переоснащался. В то время, когда корабль строился, военно-морские силы были всего лишь «морской армией»… то есть плавучие паромы просто перевозили солдат для сражения с противником в море. А сейчас английские суда превратились в своеобразные крепости, вооруженные пушками, и рукопашные потасовки канули в прошлое — моряков учили артиллерийскому бою, и благодаря их сноровке и умению грозные бортовые орудия топили вражеские корабли. Меня порадовало, что, несмотря на устаревшую неповоротливую конструкцию, «Гарри» удалось перестроить и экипировать по-новому. Мне не хотелось поддаваться на уговоры тех, кто советовал отправить флагман на слом. Его «сестра», «Мэри-Роуз», также подверглась переделкам и была готова к сражению при первом же появлении французов. По достоверным сведениям, несколько дней назад в Руане Франциск обратился с напутственным словом к экипажам своих кораблей. А их было двести тридцать пять.
Двести тридцать пять… против нашей сотни. Поистине настала пора испытаний.
Тем не менее я гордился английским флотом. Я вложил в него все, что мог. Все собранные деньги и пожертвования пошли на усиление нашей обороны и готовности к войне; мы ничего не пожалели. А остальное зависит от Господа.
Июльские сумерки осветились фонарями, когда мы с Кейт прибыли на причал. Она со смехом сообщила, что ради такого случая придумала оригинальный морской наряд, и я был сердечно тронут ее стремлением поддержать меня в трудное время.
Едва я ступил на борт, меня охватило чувство огромной, почти плотской любви к моему флагману. Обоняние дразнил свежий запах льняного масла, используемого для пропитки и полировки сухой древесины; чуть ли не сладострастно поскрипывали мачты, крепкая оснастка и пеньковые канаты; волнующе шелестели отбеленные полотняные паруса, аккуратно собранные в связки. Славный корабль! Мы с ним вместе росли и менялись, в нем мне виделся и некий итог собственной жизни…
— Ваша милость, — с поклоном приветствовал меня капитан, виконт Лиль, лорд Дадли.