Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен

Джордж Маргарет

— Подойдите! — приказал я, и Фицуильям покорно направился ко мне с озадаченным выражением — какой прекрасный актер!

— Сир?

Великолепно разыгранное изумление!

— Как вам понравилась леди Анна, адмирал? — мягко спросил я. — Поведайте мне ваши первые впечатления. Неужели, впервые увидев ее в Кале, вы сочли, что она и есть та белолицая красавица, каковую нам живописали?

— Я счел ее излишне загорелой, — ответил он, видимо пытаясь быть остроумным.

— Как вы сообразительны. Я и не знал, что оружие витиеватых сравнений и метафор доступно вам в той

же мере, что Уайетту и Суррею. — Я обвел взглядом собравшихся. — Неужели никому здесь я не могу доверять? Какой позор, мне стыдно за всех вас, как вы осмелились расхваливать ее миловидность! Да еще так медоточиво! Она же огромная фландрская кобыла! И я не собираюсь седлать ее и скакать на ней. Не желаю знать ее. Во всей Англии не найдется подходящей телеги, чтобы ее запрячь!

Никогда, ни за что я не дотронусь до нее! Если авторы этой жестокой комедии рассчитывали, что я кротко доведу начатое до конца и сочетаюсь с ней браком, то они не знают Генриха Английского! За кого они меня принимают? За Франциска Французского, вынужденного жениться на императорской ослице?

— Седлайте лошадей и отправляйтесь за мной. Мы побеседуем с вами в Гринвиче.

Я не вернусь в Хэмптон-корт. Нет, Господи, только не туда! Для деловых переговоров об этом мерзком подлоге вполне подойдет Гринвич. В Гринвиче я обвенчался с Екатериной Арагонской, в Гринвиче Анна Болейн родила никчемную дочь, и там же я потерял первого наследника. Пусть же Гринвич станет еще и той гаванью, откуда фламандская кобыла отправится возить свою телегу обратно на родину!

* * *

Когда мы достигли Гринвича, пронизывающий холод резко усилился, маленькое, съежившееся кровавое солнце уже закатилось, и началась долгая шестнадцатичасовая ночь. Проскакав под аркой надвратной башни, я подъехал по обширному двору прямо к главному входу.

— Вызовите Кромвеля, — резко бросил я пажу и стремительно зашагал к палате Тайного совета.

Два последних месяца двор жил в Хэмптон-корте, поэтому здешние залы успели запылиться. Слуги быстро принесли восковые свечи, стерли пыль с совещательных столов и разожгли камины для прогрева сырого и стылого воздуха. Мы даже не сняли дорожные плащи. Заняв свое место во главе стола, я молча ждал.

Явился Кромвель. Он вошел в палату и остановился в изумлении.

— Ваша милость… почтенные члены Совета… — начал он, стараясь выиграть время, сообразить, что могло произойти, и овладеть ситуацией.

— Мне она не понравилась! — разрешил я озадаченность Кромвеля, избавив его от необходимости задавать наводящие вопросы и рассыпаться в любезностях.

Именно на нем лежала ответственность за это предательское сватовство. Передо мной стоял враг.

— Прошу прощения?

— Ваша фландрская кобыла! Леди Клевская… я не желаю ее знать, она отвратительна, похожа на жабу, увенчанную дурацким колпаком! И вы хотели, чтобы я женился на ней, жил с ней! Чтобы я короновал ее, приобщив к династии Тюдоров! Вы пожелали видеть на троне уродину…

Кромвель гневно сдвинул брови.

— О ваша милость! Я даже не представляю, что нас могли так ужасно обмануть! — Он повернулся

к адмиралу. — Вы же видели ее, когда встретили в Кале. Вместе с вами леди Анну приветствовали лорды и пэры, две сотни рыцарей и оруженосцев, разодетых в синий бархат и алый атлас, моряки… Вы же заметили, что ее внешность не согласуется с описанием. Так почему же не задержали… не остановили ее в Кале, почему не известили нашего царствующего монарха, нашего доброго короля Генриха о том, что его невеста предстала перед вами совершенно иной, нежели на портрете?

Адмирал Фицуильям выглядел потрясенным.

— Я не обладал такими полномочиями, — промямлил он. — Сделав нечто подобное, я не выполнил бы приказ. Меня обязали встретить леди и доставить ее сюда в целости и сохранности, а все прочие действия могли рассматриваться как измена.

Кромвель презрительно усмехнулся.

— Однако вы солгали в вашем послании его величеству! Увидев эту уродливую даму, вы сообщили о ее красоте!

— Я не говорил, что счел ее красивой! Я лишь повторил мнение, высказанное другими. Никто не сможет обвинить меня в пристрастном неодобрении, а понятия красоты весьма различны, кому что нравится… кроме того, я полагал, что леди Анна вскоре станет нашей королевой…

— Прекратите оправдываться! Вы все обманули меня! — вскричал я. — И вам придется срочно исправить совершенные ошибки. Вы должны найти способ освободить меня от этого договора… меня не волнует, какими вы воспользуетесь средствами и на что сошлетесь. Свадьбе этой не бывать. Иначе кое-кто дорого заплатит за попытку выставить меня дураком!

— Мы отыщем юридические тонкости, докопаемся до законных оснований, — спокойно произнес Кромвель. — Надо вызвать послов герцога Клевского, Ослигера и Хостодена. Они сопровождали госпожу в Англию.

Гонцы отправились за несчастными германцами, а Кромвель опустился на стул и, барабаня пальцами по столу, начал озвучивать свои мысли:

— Законное расторжение… какие у нас есть лазейки? Болезнь, препятствующая деторождению… правомерно, но постфактум. Нет, нам необходимо нерушимое, твердое основание. Кровное родство? Вряд ли доказуемо. Ранее заключенная помолвка? Сейчас она ни с кем не обручена, мы проверяли. Утрата девственности? Трудно доказуема. Позорное поведение? Безнравственность. Кроме того, мы уже осудили распутство; новое дело вызовет неуместные ассоциации. Бросит тень на короля. Нет, придется поискать ранее заключенный договор. Это слабая и жалкая зацепка, но больше у нас ничего нет. Мы не можем оперировать понятиями личной приязни или неприязни.

Клевские послы, не понимая, зачем их вызвали (Кромвель умел напустить туману), начали пылко уверять нас, что предварительного договора уже не существует.

— Ах, то детское обручение леди Клевской и герцога Лотарингского… это же было просто условное соглашение между родителями, — заявил Хостоден, цветущий здоровяк, типичный бургомистр.

Послы одновременно, словно по условному знаку, выдали одинаковые улыбочки.

— Официальное расторжение удостоверено Клевским канцлером в записях за тысяча пятьсот тридцать пятый год.