Безопасность непознанных городов
Шрифт:
В какой-то момент до нее донеслись крики и стоны, приглушенные мольбы. Голоса звучали не совсем по-человечески и словно сквозь стены.
Вэл поежилась.
— Думай о криках как о музыке. — Филакис непринужденно похлопал ее по плечу. — Как о звуках, что рождаются, когда удовольствие достигает запредельных высот и превращается в нечто еще более сильное.
— Ты намекаешь на пытки?
— Пытка только удовольствие, к которому относятся без должной благосклонности. Тебе не помешало бы поразмышлять на эту тему.
Пригнувшись, они прошли через арку к низкой каменной стене над
Вдоль стен ямы, примерно через каждые три шага, чернели зевы туннелей, забранных металлическими решетками. Проходы были слишком низкими для взрослого человека, и Вэл предположила, что они предназначены для зверей. Воображение нарисовало диких псов, мчащихся растерзать добычу. Других крупных животных, способных убить человека, она в Городе не видела.
— Ты должна быть мне благодарна. Я вот-вот дам тебе возможность буквально умереть от удовольствия. Умереть, участвуя в том, что ты предпочитаешь всему остальному.
Вэл попыталась освободиться от своих конвоиров-калек, но они держали на удивление крепко — в особенности безрукий, сдавивший ее обрубками запястий.
— Послушай, у меня есть кое-что для Маджида. Сувенир. Ты сказал, что не собираешься его убивать. Раз уж тебе так нужно убить меня, передай ему хотя бы это...
— Слишком поздно для сантиментов. Когда я закончу с Маджидом, он забудет собственное имя, не то что шлюху, с которой столь неразумно спутался. Но мне любопытно, какой дурацкой безделушкой ты собираешься его порадовать.
— Тогда прикажи своим прислужникам меня отпустить.
С усталой улыбкой Филакис согласился.
Вэл повращала запястьями, пытаясь восстановить кровообращение.
— Давайте глянем, что у нее есть под одеждой, кроме сисек и дырки. — Он кивнул чудовищной парочке. — Раздеть ее!
Однако Вэл уже выхватила из складок джеллабы нож.
Ей нужен был лишь Филакис, но эти двое преграждали путь. Полоснув мужчину по обрубку запястья, она рассекла келоидную ткань, и его рука обагрилась свежей кровью. Он с криком отступил, и следующий улар, нацеленный в яремную вену, отхватил ему часть носа. Брызгая кровью, волосатая ноздря, точно гротескное тяжелораненое насекомое, отлетела на земляной пол.
Женщина, связанная со своей ужасной соской вечными узами в стремительном броске оттеснила Вэл к ограждению вокруг ямы. Вэл полоснула ее по горлу, но рассекла лишь бескровную, мертвую грудь, пришитую к лицу. Ушла из-под нового удара и хотела сбежать, но женщина обеими руками обхватила ее за талию и подняла.
Пытаясь высвободиться. Вэл извернулась и полоснула противницу ножом по спине. Равновесие сместилось. Вэл накренило назад. В последнюю секунду поняв, что происходит, изувеченная женщина хотела ее отпустить, но Вэл вцепилась ей в волосы. Какое-то время обе раскачивались, а затем вместе рухнули на грязные ковры.
Когда Вэл открыла глаза, женщина лежала поблизости и стонала. Ее нога была вывернута под углом, отрицавшим законы
Филакис возвышался над ними, глядя вниз в жадном ожидании.
Едва Вэл поднялась на колени, как он нарисовал какой-то знак расписанными хной руками. Решетки, закрывающие туннели, поднялись.
— Даже лучше, что вас двое. Так смерть займет больше времени. Кстати, рекорд у этого способа — четырнадцать с половиной часов, но, поскольку ты не одна, возможно, теперь понадобится день или больше. Внутренние разрывы, кровотечения рано или поздно тебя прикончат. Скоро ты поймешь, о чем я. — Он глянул вниз. На губах играла недобрая улыбка. — Не волнуйся. Я ненадолго. Еще вернусь посмотреть, как ты умираешь.
В глубине туннелей нарастал гул, шаркали по камню ноги, слышалось тяжелое дыхание, что могло принадлежать как человеку, так и чудовищу. Вэл отчаянно огляделась в поисках ножа. Его рукоять торчала из-под отсеченной груди противницы.
Едва Вэл протянулась к клинку, как гул превратился в гортанный рев и то, что решил натравить на нее Филакис, вырвалось из туннелей.
29
Когда в туннелях, ведущих к пыточной яме, раздался оглушительный гул. Брин наслаждался новой игрой с плоской крыши дворца.
Он сидел на корточках, обнаженный, если не считать льняной набедренной повязки и тончайшей рубашки, призванной защищать чувствительную кожу от солнца. Талию обхватывал импровизированный пояс с инструментами, из многочисленных кармашков которого торчали любимые игрушки: нож для колки льда и плоскогубцы, наручники и пригоршня длинных гвоздей. Методично сдирая с себя маленькие полоски кожи, Брин бросал их вниз.
Несколькими этажами ниже собралась разношерстная банда самых отмороженных выродков и безумцев на свете. Скудные подачки приводили их в исступление, сравнимое с религиозным экстазом фанатиков, которым бросают Тело Христово.
Незадачливые каннибалы дрались, царапались и рычали друг на друга даже из-за крохотнейших кусочков.
Брин уже слышал об этом никчемном племени. Вивисекторов презирали не меньше, чем тупиковщиков, а боялись куда сильнее. Вторые хотя бы ограничивались надругательствами над мертвецами, а вивисекторы поедали и живых, и мертвых. Свое прозвище они получили за то, что любили живьем обдирать жертв, срезали с них кожу, как ребенок-привереда корочку с тоста. Кусочек мяса или чашка крови из живого тела возбуждали их сильнее секса. Они были акулами Города, охотились на раненых, престарелых, больных.
Свежие, еще сочащиеся сукровицей ожоги привлекли каннибалов к Брину, словно гончих запах оленины. Они рыскали в тенях и выглядывали из узких окон-амбразур — глупые упыри, чье соперничество из-за добычи вынуждало их шпионить за соплеменниками столько же, сколько и за потенциальной жертвой. При всей своей многочисленности каннибалы ни разу не осмелились напасть. Как бы отвратительно ни выглядел Брин, они чувствовали: перед ними далеко не развалина, неспособная дать отпор.
С вивисекторами, как со всеми одержимыми, можно было поиграть.