Безопасность непознанных городов
Шрифт:
В отличие от скорости, боль была какой угодно — ослепляющей, тошнотворной, — но только не волшебной.
Вэл с истошным криком закусила язык.
— Потом ты меня поймешь, — продолжала Летти, касаясь ее губ своими. — Тебе кажется, что иглы лишили тебя свободы, но ты заблуждаешься. Да и боль вовсе не боль, к тому же то, что тебе предстоит, вскоре покажется удовольствием. Ты сама не захочешь отсюда уходить. — Она хохотнула — гулкий, мрачный звук, от которого Вэл заледенела от страха, — Однажды я перережу каждую нить, достану все иглы, широко распахну дверь, и ты станешь
— Увидим, — фыркнула Вэл, чувствуя во рту вкус крови и меда в материнском дыхании.
— Поверь мне, милая. Однажды тебе это понравится...
— Ты уже говорила это, когда последний раз надо мной измывалась... еще в детстве.
— Теперь все иначе. Сама я больше не вижу, поэтому научу шить тебя. Но сначала сюрприз! Даже целых два. Не уверена, как они выглядят, но один очень странный. Не знаю, мужчина это или женщина, и оно само тоже не знает.
Летти с радостной улыбкой поманила кого-то за пределами видимости. Вперед шагнул Маджид, ведя Рему на поводке. На нем были женские шелковые штаны и блуза, которая показывала ложбинку. Лицо покрывала косметика.
— Маджид, что происходит?
Он пожал плечами.
Расширенные зрачки, апатичный вид. Похоже, Маджид ее не узнает.
Вэл повернулась к девочке, без вуали вдруг показавшейся удивительно знакомой.
— Рема, так это была ты... ты — та девочка, которую я видела с Маджидом на базаре в Фесе и позднее у него под кроватью. Ты солгала мне о его смерти. Водила меня за нос. Зачем?
— Так приказал Филакис, — угрюмо ответил Маджид. — Если бы она не послушалась, то больше никогда бы меня не увидела. И сейчас Турок пригрозил ей тем же, если она откажется плясать под его дудку.
Вэл повернулась к Летти:
— Отпусти их.
— Не волнуйся. Странное создание, которое ты называешь Маджидом, пока только зритель. Меня интересует ребенок.
Вэл содрогнулась. Иглы в сосках засаднили, вызывая эротичные акупунктурные ощущения, что пронизали тело до самой утробы.
Рема, вцепившись в блузу Маджида, попыталась спрятать голову в ее складках.
— Рема, отстань, — попросил он, отвернувшись от ребенка. — Я же просил тебя не прикасаться ко мне.
— Ты только посмотри, как тебе повезло. — Летти повернулась к Вэл. — Видишь, какими бывают матери? Даже не хотят утешить свое чадо.
— Матери?.. Черт, Маджид, неужели?..
Отсутствие ответа сказало все само за себя.
— Твоя дочь... ты не отец ей, ты ее...
— Никто не должен был знать. Она моя тайна.
— Но почему?
— Не могу принять себя таким... ни мужчина, ни женщина, а так, неполноценное подобие. Мне и в голову не приходило, что я могу забеременеть. Поверил в это, когда уже было слишком поздно... исправить ошибку. После рождения Ремы я позаботился, чтобы такое больше не повторилось.
Летти, подавшись вперед, погладила Маджида по спине и, дойдя до ягодиц, одобрительно по ним похлопала.
— Раз Маджид больше не хочет эту крошку, она могла бы стать твоей, Вэл. И ты передала бы ей то, чему
— Я могу передать ей лишь то, как сильно тебя презираю.
— О, не торопись... сначала я научу тебя шить.
— Ты зря теряешь время. Никогда не поступлю так с кем-то другим.
— Это лишь слова. Ты удивишься, но люди способны на самые жестокие зверства. Даже святые... после них-то они и решают встать на путь святости. Ты способна на что угодно, и уж тем более на то, что пережила сама. Вот увидишь, ты сможешь повторить то, что когда-то проделывали с тобой... в особенности с собственным ребенком.
Летти поднесла иголку с ниткой к пустым глазницам.
— Я могла бы воспользоваться той ночью в больнице одной из них. Куда лучше, чем ложка.
Летти нашарила руку Ремы.
— А теперь не дергайся, дорогуша. Будь паинькой, не то твоей мамочке не поздоровится. Или она твой папочка? Экая странная анатомия. Ладно, как ты уже знаешь, я шью в темноте, так что ты должна вести себя очень смирно. Не хочу по ошибке вонзить иглу тебе в глаз.
Повернувшись к Вэл, она добавила:
— Смотри и учись.
— Нет, не надо! — почти в один голос воскликнули Рема и Вэл.
Игла пронзила тело, и на коже Ремы расцвела капелька крови. Девочка сжалась, а Летти сделала новый стежок, увещевая ее не шевелиться. Ребенок обратил к Вэл полный муки взгляд.
Вэл закрыла глаза.
На миг в душе всколыхнулось что-то черное, нахлынуло искушение самой взяться за иглы, заставить этого ребенка страдать, как когда-то страдала сама. Поменять правила игры и примерить на себя роль мучителя. Притвориться, что никогда не была на месте Ремы.
— Ладно, давай дальше я. Ты только все испортишь вслепую.
— Умничка. Мне кажется, у тебя отлично получится. Но только руки. Рано пока тебя освобождать.
Летти протянулась через кровать и вынула несколько игл, вонзившихся глубже всего. Неловкие, торопливые пальцы то и дело касались кожи Вэл, что было для нее невыносимее воткнутой в тело стали. Более того, из-за них боль показалась благом.
Пытаясь откатиться, Вэл натянула путы. Тело охватила агония, объединенная сила оставшихся нитей держала крепко, раздирая иглами кожу. Вэл затаила дыхание, не решаясь продолжать. Затем одним отчаянным рывком попыталась освободиться. Крючья и иглы выскочили. Пропитанные кровью нити порвались, но большая часть созданного Летти узора, сверкающая «веревочка», осталась нетронутой, покрывая тело кровавой арабеской.
— Убирайся! — Вэл вскочила и, сбив Летти с ног, потянулась к ее шее, как мечтала сделать тысячи раз.
Летти отбивалась руками и ногами, но как-то вяло, словно решила принять все, что для нее уготовано.
Вэл роняла ей на лицо слезы вперемешку с кровью. Разум наводнили образы: полуночные поездки под кромешно черными небесами, безумные, дикие лица, прижавшиеся к окну мерседеса, ночные бабочки, вихляющие на острых шпильках, хищницы, от которых так и разило отчаянием и неудовлетворенностью. Зачарованное лицо матери, с вожделением смотревшей на чуждый и обширный мир за стенами дома, одновременно пугавший и манивший ее.