Безработный робот (сборник)

Гаррисон Гарри

— Глядите, дураки! — сказал Марк.

Центральный парк сверкал созвездиями весенних бутонов. Ветерок нес волны запахов над свежеподстриженньми газонами.

А в центре Нью-Йорка барахтались перепуганные люди. Джонсон выстрелил еще три раза. Сол побежал к нему. Он налетел на Джонсона, свалил его на землю, стал выворачивать ему руку с револьвером. Револьвер выстрелил еще раз.

Все замерли.

Сол держал Джонсона за руки, придавив ему грудь коленом. Но тут они прекратили борьбу.

Наступила ужасная тишина. Нью-Йорк погружался в море.

С шипением, бульканьем, вздохами. Со скрежетом ломаемого металла и гибнущих старых времен огромные конструкции деформировались, расплывались, таяли, проваливались в никуда.

Марк стоял среди зданий. В его груди зияла аккуратная красная дырочка. Затем он беззвучно упал, как и созданный им город.

Сол застыл, глядя на его тело, на лица остальных людей. Потом встал, держа в руках револьвер.

Джонсон не шевелился — был слишком напуган, чтобы шевелиться.

Они все закрыли глаза, потом открыли, думая, что это поможет оживить лежащего перед ними человека.

В пещере было холодно.

Сол стоял, отрешенно глядя на револьвер в своей руке.

Затем он выбросил его из пещеры и не стал смотреть, где тот упадет.

Они глядели на тело, как будто не могли поверить своим глазам. Сол нагнулся и тронул безжизненную руку.

— Леонард? — он встряхнул руку. — Леонард!

Леонард Марк не шевелился. Его глаза были закрыты, он не дышал. Его тело уже начало остывать.

Сол поднялся на ноги.

— Мы убили его, — сказал он, ни на кого не глядя. Во рту он ощущал какой-то отвратительный привкус. — Единственного, кого мы не хотели убивать, мы и убили.

Он поднес к глазам трясущуюся руку. Остальные стояли, не двигаясь.

— Принесите лопату, — сказал Сол. — Похороните его.

Он отвернулся.

— Не хочу иметь с вами никаких дел.

Кто-то побрел за лопатой.

Сол так ослабел, что не мог двигаться. Ноги его вросли в землю, как корни, глубоко погруженные в одиночество, страх и холод ночи. Костер почти погас, и только две луны освещали верхушки голубых гор.

Послышался стук лопаты, вгрызающейся в землю.

— В любом случае, он нам не нужен, — сказал кто-то слишком громко.

Лопата продолжала копать. Сол медленно побрел прочь, наткнулся на темное дерево, опустился на песок, прислонился к его стволу и сложил руки на коленях.

«Сон, — думал он. — Теперь нам остается только сон. По крайней мере, этого-то у нас предостаточно. „Заснуть и видеть сны, быть может…“ Быть может, Нью-Йорк или еще что-нибудь…»

Он устало закрыл глаза, ощущая, что в носу и во рту, и под дрожащими веками скопилась ржавая кровь.

— Как это он делал? — спросил он усталым голосом. И уронил голову на грудь. — Как это он переносил сюда Нью-Йорк, так, что мы могли ходить по его улицам? Может, попробовать? Это, должно быть, слишком сложно.

— Думай! Думай о Нью-Йорке, — прошептал он, погружаясь в сон. — Нью-Йорк и Центральный Парк, и Иллинойс весной, и цветущие яблони, и зеленая трава.

У него ничего не получилось. Это было совсем другое.

Нью-Йорк исчез, и он ничего не мог сделать, чтобы вернуть его. Каждое утро он будет просыпаться и выходить на дно мертвого моря и глядеть на него, пытаясь найти здесь Нью-Йорк; до последних дней своих он будет ходить по Марсу, пытаясь найти здесь Землю, и никогда он не найдет ее. А под конец когда иссякнут силы он будет лежать, пытаясь найти Нью-Йорк в собственной голове, но и там ничего не отыщет.

Последнее что он слышал перед тем, как заснуть был звук лопаты, копавшей яму, в которую погружался Нью-Йорк с его красками, запахами, шумом и золотым туманом.

Всю ночь он плакал во сне.

Джордж Смит

Отверженные

Старый, изъеденный ржавчиной космический корабль летел вокруг планеты Олимпия по орбите, близкой к орбите станции космического контроля. Лену Сесмику, который стоял у иллюминатора, в директорском кабинете, он показался невероятно древним. Словно не настоящий корабль, до которого всего несколько миль, а картинка, вырезанная из учебника истории и наклеенная на какой-то черный фон.

— Просто не верится, что он настоящий, — сказал Лен, оборачиваясь к Джексону Таунли, директору станции. — В жизни не видал такой древней посудины.

— И я тоже, Лен, — сказал Таунли, хмуро и озабоченно глядя на своего молодого помощника. — Но я его ждал. Сегодня утром получено сообщение с Азгардской контрольной, так что я знал, что он появился в нашей системе. Только не ждал его так скоро.

— Что-нибудь неладно, сэр? С этим кораблем?

— Да, Лен, — в раздумье ответил тот. — Боюсь, что да. Это "Теллус-2", в самом скором времени он запросит у нас разрешения на посадку… и придется ему отказать.

— Отказать? Но, судя по его виду, он пробыл в космосе многие годы. Должно быть, все припасы кончаются, а людям необходимо почувствовать твердую почву под ногами и глотнуть свежего воздуха. Вы не знаете, что это такое, когда…

— Я и сам был астронавтом, Лен, так что я все знаю, — сказал Таунли.

— Тогда в чем же дело? Не понимаю.

— "Теллус-2" в карантине. Ему не разрешено садиться ни на одну цивилизованную планету, это распоряжение Совета Галактики.

— Вы хотите сказать, у них на борту заразная болезнь?

— Да. На "Теллусе" одно из самых опасных заболеваний, известных человеку.

— А, значит, карантин временный, — сказал Сесмик, подходя к радиофону. — Я вызову Новую Тулсу, пускай пришлют врачей и сестер…

— Доктора и сестры тут без надобности, — негромко сказал Таунли.

— Но неужели мы ничем не можем помочь? Они же там просто сойдут с ума.

— Когда они попросят разрешения сесть, мы позволим им выйти на нашу орбиту, но только для того, чтобы произвести необходимый ремонт и погрузить провизию и топливо.