Безрассудная Джилл. Несокрушимый Арчи. Любовь со взломом

Вудхаус Пелам Гренвилл

– И-ех! – сказал сын Бауэри.

И сделал паузу.

– Вот было дело, – тоскливо произнес он.

Джимми поглядел в зеркало и поправил галстук.

– Тут дамочка имеется, – продолжал Штырь, взывая к комоду, – а у нее ожерелье из слез, так оно на сто тысяч тянет. Энто мне Сондерс сказал, ну, старый хрен, у него еще одно слово длиньше другого. Я ему говорю «и-ех!», а он говорит «и ни на шиллинг меньше!» Сто тысяч!

– Да, насколько мне известно, – сказал Джимми.

– Мне поразнюхать, где они его прячут?

– Штырь, – сказал Джимми, – больше мне таких вопросов

не задавай. Все это прямо противоречит нашему договору держать пальцы подальше от серебряных ложек. Ты меня удручаешь. Воздержись!

– Звиняюсь, босс. Да только таких поискать, слезы энти. Сто тысяч зелененьких. Надо же! А на тутошнем берегу они на сколько тянут?

– Двадцать тысяч фунтов.

– И-ех! Со шмотками вам подсобить, босс?

– Нет, Штырь, спасибо, я уже готов. Впрочем, можешь слегка почистить костюм. Да не этой. Это щетка для волос. Попробуй вон той большой черной.

– Костюмчик что надо, – заметил Штырь, отвлекшись от своих трудов.

– Рад, что ты одобряешь, Штырь. Довольно элегантен, на мой взгляд.

– Лучше не бывает. Звиняюсь, босс, а почем он вам влетел?

– Что-то около двенадцати гиней, если не ошибаюсь. Загляну в счет и скажу тебе точно.

– А гинея – энто сколько? Больше фунта?

– На шиллинг больше. Откуда такой интерес к высшей математике?

Штырь снова взялся за щетку.

– А заполучи вы те слезки, сколько бы шикарных костюмчиков можно было накупить! – задумчиво возгласил он. И, внезапно воодушевившись, замахал щеткой. – Да ну же, босс! – вскричал он. – Что на вас наехало? Не взять их чистый стыд и позор. Давайте же, босс. Что с вами деется? Почему бросили игру? Да ну же, босс!

Каким бы ни был ответ Джимми на этот страстный призыв, его предотвратил внезапный стук в дверь. И сразу же ручка повернулась.

– И-ех! – вскричал Штырь. – Фараон!

Джимми приветливо улыбнулся.

– Входите, входите, мистер Макичерн, – сказал он. – Добро пожаловать. Путешествия завершаются встречей влюбленных. Вы, по-моему, знакомы с моим другом мистером Муллинсом? Закройте дверь, садитесь и побеседуем о многом, многом.

Глава 14. Шах и ответный ход

Мистер Макичерн стоял в дверях и тяжело дышал. В результате длительных соприкосновений с преступниками всех родов экс-полицейский был склонен подозревать всякого и каждого, кто его окружал, и в данную минуту он весь пылал. Но правду сказать, даже более доверчивого человека можно было бы извинить, если бы он испытывал некоторые сомнения относительно планов Джимми и Штыря. Услышав, что лорд Дривер привез с собой случайного лондонского знакомого, он тут же заподозрил возможную оборотную сторону этого визита – нет ли у неизвестного каких-то своих особых намерений? Лорд Дривер, чувствовал он, был именно тем молодым человеком, в которого профессиональный мошенник вцепится, испуская вопли радости. Никогда еще, заверил он себя, с той поры, когда появилось профессиональное мошенничество, не было на свете такого лопуха, как его сиятельство.

Когда же он узнал, что неизвестным был Джимми Питт, его подозрения усилились тысячекратно.

А когда, направляясь

в свою комнату переодеться к обеду, он наткнулся на Штыря Муллинса, то впал в состояние человека, которому внезапный луч света открывает, что он стоит на самом краю чернейшей пропасти. Джимми и Штырь вместе проникли с целью грабежа в его нью-йоркский дом, и вот они опять вместе здесь, в замке Дривер. Сказать, что Макичерн усмотрел в этом нечто зловещее, значит не сказать ничего. Некий джентльмен, обыгрывая расхожее присловие, сказал, что учуял крысу, и тут же она запорхала в воздухе. Экс-капитан полиции Макичерн учуял полчища крыс, и в воздухе они не порхали только из-за тесноты. Первым его импульсом было тут же ринуться в комнату Джимми, но он хорошо усвоил законы светского этикета. Пусть хоть небеса обрушатся, но к обеду он опоздать не может, а потому Макичерн дошел до своей комнаты, переоделся, и заупрямившийся галстук добавил завершающие штрихи к его гневу.

Джимми смотрел на него невозмутимо, даже не приподнявшись с кресла, в котором только что расположился. Штырь же, наоборот, как будто бы смутился: постоял на одной ноге, затем на другой, словно проверяя достоинства каждой, чтобы только потом сделать правильный выбор.

– Негодяи! – прохрипел Макичерн.

Штырь, постоявший секунду на правой ноге, принял наконец окончательное решение, поспешно перенес тяжесть на левую и слабо ухмыльнулся.

– Энта… я вам больше не нужен, босс? – прошептал он.

– Нет, можешь идти, Штырь.

– Стой, где стоишь, рыжий дьявол! – сказал Макичерн раздраженно.

– Давай, Штырь, отчаливай, – распорядился Джимми.

Сын Бауэри с сомнением посмотрел на широкую фигуру экс-полицейского, перегородившую дверь.

– Вы не разрешите пройти моему камердинеру? – сказал Джимми.

– Стой, где… – начал Макичерн.

Джимми встал, обошел его и открыл дверь. Штырь выскочил в нее, как кролик из ловушки. В мужестве ему нельзя было отказать, но он не любил неловких разговоров и к тому же полагал, что Джимми словно создан для подобных ситуаций. А он будет только мешать.

– Теперь мы можем поговорить по душам, – сказал Джимми, возвращаясь в свое кресло.

Глубоко посаженные глазки Макичерна сверкнули, его лоб побагровел, но он совладал со своими чувствами.

– А теперь… – начал он. И умолк.

– Да? – спросил Джимми.

– Что ты тут делаешь?

– В данную минуту ничего.

– Ты знаешь, о чем я. Для чего ты здесь, ты и этот рыжий дьявол Штырь Муллинс? – Он мотнул головой в сторону двери.

– Я здесь, потому что меня сюда весьма любезно пригласил лорд Дривер.

– Я тебя знаю!

– Да, вы имеете эту привилегию. Учитывая, что мы виделись только раз, крайне мило, что вы меня помните.

– Какую игру ты затеял? Что ты намерен делать?

– Делать? Ну, погулять в саду, знаете ли, и, возможно, пострелять, и поглядеть лошадей, и поразмышлять о жизни, и покормить кур (полагаю, тут где-нибудь имеются куры), и, пожалуй, покататься раз-другой на лодке по озеру. Но больше ничего… Ах да! Кажется, мне предстоит играть в спектакле.

– Обойдутся без тебя. Ты завтра же уберешься отсюда.