Безрассудная Джилл. Несокрушимый Арчи. Любовь со взломом

Вудхаус Пелам Гренвилл

– Мне он не нравится, – сказал он коротко. – Темная личность.

– Темная личность, папа?

Макичерн обнаружил, что зашел чересчур далеко и оказался на краю катастрофы. Он жаждал обличить Джимми, но не смел. Что, если Молли задаст вопрос, который Джимми задал ему в спальне, – этот роковой вопрос, от которого нельзя уклониться! Цена была слишком велика. Он сказал осторожно, неопределенно, нащупывая наилучший вариант:

– Я не в состоянии объяснить тебе, милочка, ты не поймешь. Ты помнишь, милочка, что при моем положении в Нью-Йорке я вынужден был соприкасаться с большим числом темных личностей, с преступниками разного толка. Я работал в их среде.

– Но, папа, в ту ночь у нас дома ты ведь не был знаком с

мистером Питтом. Ему же пришлось назвать тебе свою фамилию.

– Да, я не был с ним знаком… тогда, – медленно сказал ее отец, – но… но… – Он помолчал. – Но затем я навел справки, – единым духом закончил он, – и многое узнал.

Он позволил себе глубоко с облегчением вздохнуть. Теперь его путь был ему ясен.

– Навел справки? – повторила Молли. – Почему?

– Почему?

– Почему он вызвал у тебя подозрения?

Десять секунд назад этот вопрос мог бы смутить мистера Макичерна, но не теперь. Теперь этот вопрос был ему по плечу. И он ответил уверенно:

– Трудно сказать, милочка. Человек, которому приходилось, как мне, общаться с темными личностями, распознает их с первой же встречи.

– Тебе показалось, что мистер Питт выглядел… выглядел таким? – Голос у нее стал тоненьким. Лицо словно осунулось и побледнело еще сильнее.

Он не мог угадать ее мыслей. Не мог знать, какое воздействие оказали его слова – как они внезапно объяснили ей, чем стал для нее Джимми, и будто факел осветили ее сознание, озарив скрытые в нем тайны. Теперь она поняла. Чувство товарищества, инстинктивное доверие, ощущение опоры в нем более не ставили ее в тупик. Они стали знаками, которые она могла прочесть.

А он был темной личностью!

Макичерн продолжал, вдохновленный первым успехом:

– Да, показалось, милочка. Я читал его, как открытую книгу. Я же встречал сотни таких, как он. Бродвей ими кишит. Элегантный костюм и приятные манеры не делают человека порядочным. В мое время я нагляделся на воров и мошенников высшего пошиба. И давным-давно перестал верить, будто следить надо только за узколобыми субъектами с оттопыренными ушами. Нет, особенно опасны франтоватые красавчики, которые выглядят так, будто способны только танцевать на балах. И этот Питт – один из таких. Поверь, я не предполагаю, я знаю наверное. Я знаю, чем он дышит, знаю о нем все. Я слежу за ним. Он затеял тут какую-то игру. Как он оказался здесь? Да просто навязал свое знакомство лорду Дриверу в лондонском ресторане. Простейший из заходов. Не окажись меня здесь, когда он приехал, полагаю, молодчик уже исчез бы с добычей. Он же приехал сюда в полной готовности! Ты не заметила безобразного ухмыляющегося рыжего негодяя, который болтается тут? Его камердинер, говорит он. Камердинер! А знаешь, кто он на самом деле? Один из самых известных домушников по ту сторону Атлантики. В Нью-Йорке не найти полицейского, который не знал бы Штыря Муллинса. Даже не знай я ничего про Питта, одного Муллинса было бы более чем достаточно. С какой стати честный человек стал бы разъезжать по стране со Штырем Муллинсом, если бы не затевал с ним какое-нибудь дельце? Вот кто такой мистер Питт, милочка, и вот почему я, возможно, чуть-чуть расстроился, когда увидел тебя наедине с ним здесь. Избегай его, как сможешь. При таком количестве гостей это не трудно.

Молли сидела, глядя в сад. Вначале каждое слово было как удар ножа. Несколько раз она с трудом удержалась, чтобы не закричать, чтобы отец замолчал. Но постепенно боль сменилась онемением. Она вяло принуждала себя слушать.

А Макичерн продолжал говорить. Он оставил тему Джимми в приятном убеждении, что даже если он не ошибался и сердцу Молли действительно угрожала опасность, как он подозревал, теперь все осталось позади. Он перевел разговор на обычные рельсы. Говорил о Нью-Йорке, о репетициях, о спектакле. Молли отвечала спокойно. Она все еще была бледна, и человек, более чуткий, чем Макичерн, мог бы заметить

в ней печальную апатичность. Но больше ничто не указывало, что всего минуту назад ее сердце родилось и тут же было убито. Женщины обладают инстинктом краснокожих индейцев, а Молли за эти несколько минут стала взрослой женщиной.

Вскоре в разговоре всплыло имя лорда Дривера.

Оно вызвало краткую паузу, которой Макичерн тут же воспользовался. Это был сигнал, которого он ждал.

На мгновение он замялся. Разговор принимал трудный оборот, а он не был полностью уверен в себе.

Затем он решился.

– Я только что беседовал с сэром Томасом, милочка, – сказал он, стараясь придать своему тону небрежность, а в результате придал ему такую многозначительность, что Молли посмотрела на него с удивлением. Макичерн смущенно покашлял. Дипломатия, пришел он к выводу, не принадлежала к сильным сторонам его характера. И он отказался от нее в пользу прямолинейности. – Он сообщил мне, что ты сегодня вечером отказала лорду Дриверу.

– Да, – сказала Молли. – Но как сэр Томас узнал?

– Ему сказал лорд Дривер.

Молли подняла брови.

– Вот не думала, что он станет говорить о подобных вещах, – заметила она.

– Сэр Томас его дядя.

– Конечно! Он же его дядя, – сухо сказала Молли, – я и забыла. Вот и объяснение, верно?

Макичерн посмотрел на нее с некоторой тревогой. В ее голосе прозвучала жесткость, которая совсем ему не понравилась. Даже самый величайший его поклонник никогда бы не восхитился его чуткостью. И как интриган он был слегка наивен. Он считал само собой разумеющимся, что Молли понятия не имела о хитрых маневрах, которые в этот вечер обрели кульминацию в заикающемся предложении лорда Дривера посреди розария. Однако это было далеко от истины. Еще не родилась женщина, не способная разобраться в махинациях двух мужчин с интеллектом того калибра, каким обладали сэр Томас и мистер Макичерн. Молли довольно давно разгадала доброжелательные махинации достойной парочки и не извлекала из этого факта ни малейшего удовольствия. Возможно, женщина и любит, чтобы за ней гонялись, но не толпами же!

Макичерн прокашлялся и снова начал:

– Тебе не следовало принимать решение по столь важному вопросу слишком поспешно, милочка.

– Но я… это не было слишком поспешным, во всяком случае – в том, что касается лорда Дривера, бедняжки.

– В твоей власти, – внушительно сказал мистер Макичерн, – было осчастливить человека.

– Я и осчастливила, – ответила Молли с горечью. – Видел бы ты, как просияло его лицо! Он даже подумал, что ослышался, а когда до него дошло, чуть не бросился мне на шею. Он тщился – из вежливости – повесить нос, но без толку. И насвистывал всю дорогу до дому, фальшиво, но очень весело.

– Милочка! Что ты подразумеваешь?

Заметно раньше в их разговоре Молли сделала открытие, что у ее отца бывают настроения, о которых она и не подозревала. Теперь настал его черед сделать аналогичное открытие.

– Я ничего не подразумеваю, папа, – сказала Молли, – а просто рассказываю тебе, что произошло. Он подошел ко мне с видом пуделя перед мытьем.

– Ну, естественно, милочка, он нервничал.

– Да, естественно. Он ведь не мог знать, что я ему откажу.

Она дышала все чаще. Макичерн попытался что-то сказать, но Молли продолжала, глядя прямо перед собой. Лицо ее в лунном свете казалось совсем белым.

– Он отвел меня в розарий. Идея принадлежала сэру Томасу? Было бы трудно придумать более уместную обстановку, нет, право. Розы выглядели чудесно. Тут я услышала, как он сглотнул, и мне стало его ужасно жалко. Следовало бы сразу же отказать ему, избавить его от мучений, но я не могла, пока он не сделал мне предложения, ведь так? Поэтому я повернулась к нему спиной и понюхала розу, а он тогда зажмурился (я его не видела, но знаю, что зажмурился) и начал бормотать заученный урок.

– Молли!