Безрассудная
Шрифт:
Заноза в заднице — это еще мягко сказано.
Луна протягивает свои бледные пальцы через весь город, заливая все тусклым светом, который никак не помогает найти ее. Если тени — ее друг, то луна может быть ее сообщницей, ее серебряные лучи струятся сквозь ее кровь и окрашивают волосы, которые скрывают ее в лунном свете.
Я сворачиваю за очередной угол, морщась от раны на руке. Мои ноги стучат по неровной дорожке, как и мысли, проносящиеся в голове. Ее слова эхом отдаются в моем сознании, отвлекая внимание от
— Я видела, как ты убил его.
Пять лет.
Пять лет назад я совершил первое убийство. Пять лет назад я впервые вонзил меч в грудь человека. Пять лет назад я наблюдал, как человек рухнул на пол, прежде чем убежать от первого из моих многочисленных преступлений.
Пять лет назад я впервые убил именно ее отца.
Как она узнала об этом, а я нет? Почему меня вообще послали убить его? Может, она ошибается? Может, она ищет еще одну причину ненавидеть меня. Я вспоминаю ту преследующую меня ночь, ту, что навязала мне мою судьбу. Я почти вижу комнату, кровь, шаткость моих рук…..
Комнату.
Я едва не спотыкаюсь, когда осознание этого врезается в меня.
Ее дом. Тот самый, который я сжег дотла. Та комната, в которой я стоял…
Я был там не в первый раз. Кусочки начинают вставать на свои места, связывая тот тенистый дом, где я проходил свое первое задание, с тем, который был освещен пламенем.
Это был я. Я убил ее отца…
Движение заставляет меня повернуть голову в сторону движущихся теней.
Я понимаю, что это она, еще до того, как замечаю фигуру, метнувшуюся через переулок. В руке у меня метательный нож, нацеленный на нее, прежде чем она успеет снова раствориться в темноте.
Ее крик звучит напряженно, как будто у нее едва хватает сил выразить свою боль. Я не спеша подхожу к ней, наблюдая, как она прислоняется к грязной стене, прежде чем соскользнуть на землю под ней. Она задыхается от боли, прижимая окровавленную руку к заживающей ране на ее бедре, которую я снова вскрыл.
— Что? — хрипит она. — Одного раза разрезать мне ногу тебе было недостаточно?
— Ну, — вздыхаю я, — очевидно, тебе этого было недостаточно, учитывая, что ты все еще пытаешься от меня сбежать.
— Привыкай к этому.
— О, я уже начинаю.
Ее голова прислонена к стене, веки трепещут от утомления. Она выглядит усталой. Слишком усталой. Как будто стоит на грани чего-то более разрушительного, чем недосыпание. Я наклоняю голову, изучая ее в непроглядной тьме. — Ты хорошо себя чувствуешь, Маленький Экстрасенс?
Ее смех звучит надрывно. — Ты только что разрезал меня ножом. Что ты думаешь?
— Да ладно, я едва задел тебя.
Она смотрит на меня своими горящими голубыми глазами. — Да, ты задел рану, которая все еще заживает. Которую ты нанес мне в первую очередь, хочу заметить.
Я почти улыбаюсь. — Ты знала, что это я, да?
— Конечно,
— Почти? — сухо говорю я. — Правда?
— Ты слышал меня, Принц.
Я успеваю заметить, как ее пальцы тянутся к ножу в ботинке, прежде чем ее запястье оказывается зажатым в моей руке. — Хватит, — вздыхаю я. — Я устал. Ты устала. Давай закончим на ночь. Не говоря уже о том, что ты истечешь кровью, если не перевяжешь рану.
— Если ты думаешь, что я уйду без боя…
— Я думаю, — вклиниваюсь я, вытаскивая кинжал из ее ботинка, — что у тебя не останется сил сражаться, если ты не отдохнешь и не перевяжешь раны.
— Разве не этого ты хочешь? — Ее голос срывается от тяжести обвинения. — Чтобы я перестала бороться с тобой? Смиренно приняла свою участь?
Я изучаю ее мгновение, изучаю упрямство, запечатленное в ее хмуром взгляде. Правда заставляет мою грудь сжиматься, мое сердце тяжело вздыхает, когда мои легкие не могут этого сделать. Потому что я, кажется, не могу решить, что страшнее — видеть, как она перестает бороться, или видеть, как она умирает.
Кем она будет без своего огня? Оболочкой Серебряного Спасителя, которым она когда-то была? Призраком девушки, ради которой я был готов погубить себя? Если она сражается ни за что, то живет ради смерти. Но если она горит ради чего-то, она живет ради надежды.
Я хочу, чтобы она сражалась со мной.
Я хочу, чтобы она горела ради меня, даже если это будет означать ненависть.
Я вздыхаю, выдыхая эмоции, сопровождающие каждую головокружительную мысль, и вместо этого говорю: — И где же тут веселье?
— Это просто смешно.
Ее бормотание приглушено, когда я тяну за ткань, закрывающую ее лицо.
— Нет, это необходимо. Ты отлично выглядишь. — Как ни стараюсь, я не могу сдержать смех, сопровождающий каждое слово. Я практически чувствую ее свирепый взгляд сквозь платок, который набросил ей на голову, отчасти для того, чтобы скрыть ее очень узнаваемые волосы и лицо, но в основном потому, что мне было лень обернуть вокруг нее ткань.
— Я тебя ненавижу, — шипит она.
— Да, ты и все остальные в этом королевстве, дорогая.
Трактирщик машет рукой, подзывая меня к своей стойке. Я слегка подталкиваю ее вперед, в результате чего она неохотно хромает. — Всего одна комната. Мы возьмем то, что у вас есть, — говорю я с натянутой улыбкой, скрытой за банданой, закрывающей нижнюю половину моего лица.
— Вам повезло, — фыркает мужчина. — Только что освободилась комната на третьем этаже. Мелочь.
В качестве ответа я бросаю несколько монет на обшарпанный прилавок и наблюдаю, как он пересчитывает их, а затем сурово кивает мне. Затем его взгляд падает на девушку, которую закрывает платок. — Что с ней?