Безрассудное сердце
Шрифт:
– Не глупи, Кинкайд.
– Это ты не глупи, краснокожий, – ответил папа, заряжая свой винчестер. – Я убью тебя, чтобы одним ублюдком стало меньше.
– Я не воюю с тобой, – ровным голосом произнес Тень. – У меня нет оружия.
Папа в задумчивости посмотрел на него.
– Тогда чего ты хочешь?
– Никто из вас не выйдет отсюда живым, – бесстрастно сказал Тень. – Сиу сожгут вас или уморят голодом. Ты этого хочешь?
– Возможно, – ответил папа. – А чего хочешь ты?
– Я не могу спасти ни тебя, ни других мужчин, Сэм, но вождь сиу Высокое Облако разрешил мне вывести
– Мэри умерла, – хрипло проговорил папа.
Мне опять стало мучительно больно. Мама была такой доброй, такой любящей, такой щедрой ко мне, что я никак не могла представить, как буду без нее жить.
– Прости, Кинкайд. Мэри была хорошей женщиной.
Они долго молчали, потом папа спросил:
– Откуда ты знаешь, что Хоби с сыновьями тут?
– Две недели я следил за твоим домом, боясь чего-то подобного.
Папа горько усмехнулся:
– С каких это пор сиу не считаются с шайенами?
– Мой народ отправился на встречу с Сидящим Быком и Безумным Конем. Высокое Облако с его воинами был там же.
Папа тяжело вздохнул:
– Значит, началось?
– Я тебя предупреждал, Кинкайд. Ты должен был прислушаться. Будет большая битва между твоим народом и моим народом, по сравнению с которой все остальное детские шалости. Я не знаю, когда и где, но битва будет.
– Мой народ победит, – сказал папа без всякого злорадства. – Если только вы не найдете способ объединить все племена. Солдаты уничтожат вас всех одного за другим.
– Ты мудро говоришь, – согласился Тень. – Добрые времена миновали. Белые не угомонятся, пока не убьют всех индейцев до единого или не загонят их в резервации. Что до меня, то я лучше умру, чем стану похожим на скот белого человека, который он держит на привязи. Однако довольно. Мы зря теряем время. Позволь мне увезти Анну, пока Высокое Облако не передумал.
Я видела сомнение в папиных глазах, потому что он ненавидел Тень и не доверял ему, как в общем всем индейцам. Но он любил меня и заботился обо мне всю мою жизнь. Когда-то Тень сказал, что папе легче будет увидеть меня мертвой, чем отпустить с индейцем, и я была с ним согласна. Однако мы оба ошибались. Папа поставил меня на ноги и мрачно приказал:
– Анна, езжай с ним.
– Папа, я не брошу тебя! Я не хочу!
– Ты поедешь, Анна, Тень прав. У нас нет ни одного шанса вырваться отсюда живыми. Поезжай. Спасайся, пока это еще возможно.
– Папа! – зарыдала я и бросилась ему на шею.
– Анна, не время плакать, – печально проговорил он, похлопав меня по спине своими большими натруженными руками. – У нас нет времени для долгого прощания. Только поцелуй меня, ты же хорошая девочка.
Я коснулась дрожащими губами его холодной и колючей щеки.
– Тень, она сейчас выйдет! – И папа легонько подтолкнул меня к двери.
– Кинкайд, я позабочусь о ней.
– Спасибо.
Ничего не видя от слез, я доковыляла до двери и вышла во двор. Я слышала, как папа захлопнул дверь за моей спиной, и этот стук был для меня словно сигнал смерти.
Я бы упала, если бы не Тень. Не говоря ни слова, он подхватил меня и потащил к терпеливо ожидавшему его Красному Ветру. Он помог мне вскарабкаться на него…
С легкостью он вскочил на коня позади меня и направил его к воротам. Я чувствовала его руку, обнимавшую меня, и понимала, что он совсем не так спокоен, как это кажется.
Оглянувшись, я увидела, что индейцы смотрят нам вслед. Несколько воинов поглаживали свои ружья, и я вдруг сообразила, почему он не спокоен. Я почти ощущала волну ненависти, исходившую от них, и поняла, что одно неверное движение может привести эту ненависть в действие. Я затаила дыхание, когда мы выезжали из ворот, и, наверное, не дышала, пока мы не доехали до опушки.
Мы проехали совсем немного, когда Тень остановился и достал из седельной сумки лук, стрелы, нож и ружье. Он вновь вскочил на коня, едва услыхал первый выстрел, за которым сразу раздались еще несколько. Индейцы вновь пошли в атаку. Понимая мои чувства, Тень послал коня в галоп, и так мы скакали, пока больше уже ничего не было слышно за топотом копыт. Мы переплыли реку и углубились в лес на индейской стороне, прежде чем Тень придержал Красного Ветра.
За всю дорогу мы не перемолвились ни единым словом, и тишину нарушали только топот коня и свист ветра. Я проливала горькие слезы по моим родным, радуясь, что не успела увидеть мертвую маму и навсегда запомню моих родителей живыми и красивыми. Какой терпеливой была моя мама, когда учила меня читать и писать. Какой красивой, когда преклоняла колени возле моей кроватки, пока я произносила свои детские молитвы. А папа… Как все маленькие девочки, я собиралась выйти за него замуж, когда вырасту, потому что он был для меня самым замечательным человеком на свете, и он ничего не сделал такого, чтобы разрушить эту мою детскую веру.
В сумерках Тень остановил коня возле можжевельника. Спешившись, он разложил на земле шкуру бизона и довольно странно смотрел на меня, пока я слезала с Красного Ветра.
– Прости меня, Анна, – прошептал он и, встав на колени, протянул ко мне руки. Я знала, что должна на что-то решиться. Тень пообещал моему отцу позаботиться обо мне, и я знала, что он сдержит свое слово. Еще я знала, что стоит мне попросить, и Тень отвезет меня в ближайший форт. У папы там были друзья. Я не сводила с него глаз. У него же не дрогнул ни один мускул. Он все еще стоял передо мной на коленях с протянутыми ко мне руками и бесстрастным выражением на лице, и в первый раз с тех пор, как я в него влюбилась, я видела в нем не только мужчину, но еще и индейца. Красная краска на лице. Орлиное перо в длинных черных волосах. Шкура волка. Шайен по крови. Шайен по жизненным устоям. Смогу ли я прожить всю свою жизнь с этим чужим для меня мужчиной? Как я могу забыть, что он индеец, и что индеец убил мою мать, и индеец уже снял, наверное, скальп с моего отца? Я вспомнила Джона Сандерса, Флоренс и Кати. Я вспомнила всех в нашей долине, кто погиб от ненависти индейцев и их мстительности.