Безрассудное сердце
Шрифт:
В то же лето у нас случилась настоящая перестрелка во дворе. Я как раз развешивала сушить чистое белье, когда услыхала топот копыт. Обежав дом кругом, я увидела пропыленного мужчину, привязывавшего коня к стойке. Не успел он отойти на пару шагов, как появился другой мужчина, тоже весь пропыленный и тоже на коне. Он соскочил на землю, не дожидаясь, когда конь остановится, и я заметила у него на груди значок шерифа.
Не догадываясь о моем присутствии, мужчины стояли друг против друга на расстоянии шести футов.
– Я все равно тебя верну, Кори, – твердо проговорил
У Кори в глазах были страх и ярость, но рука, сжимавшая кольт, не дрожала.
– Еще чего! – крикнул он.
Они выстрелили одновременно, и, когда дым рассеялся, Кори лежал на земле. В глазах у него застыло удивленное выражение, а на груди с левой стороны расплывалось красное пятно. Я в первый раз видела мертвого человека, и, когда побежала в дом мимо шерифа, меня вдруг затошнило.
Чуть позже я узнала, что мертвый Кори успел хладнокровно застрелить трех мужчин и одну молоденькую девушку после того, как убежал из тюрьмы.
К счастью, обыкновенно наши дни были куда тише и спокойнее.
Когда мне исполнилось пятнадцать. Джошуа и Орин уже откровенно ухаживали за мной. Наверное, мне бы это льстило, если бы я не была единственной белой девушкой подходящего возраста на сотню миль кругом. Миссис Берлин и моя мама очень подружились и не скрывали, что были бы рады, если бы я выбрала одного из братьев. Мне кажется, мои родители, особенно папа, предпочитали Джошуа, так как он был старше Орина и гораздо рассудительнее. А я предпочитала Орина. У него была сияющая улыбка и отлично подвешенный язык. Вечерами, когда мы, держась за руки, сидели на крылечке, он говорил мне, что я прекраснее всех цветов на земле, и иногда шептал на ухо стихи, своим дыханием щекоча мне шею.
Джош тоже любил держать меня за руку, но редко произносил слова, которые так любят молоденькие девушки. Вместо этого он рассказывал мне о своих планах на будущее, как он заведет ранчо и будет выращивать коров и лошадей, какой построит уютный дом и какие у него будут прелестные дети. Двое. Все это было прекрасно, но, увы, совсем не романтично. Иногда мне даже чудилось, будто он произносит речь перед слушателями, а не старается завоевать сердце любимой девушки.
Орин и Джошуа одновременно попросили у папы моей руки, однако папа предложил им подождать год, пока мне не исполнится шестнадцать, а потом прийти еще разок и выслушать мой ответ, потому что решать буду я, а не он.
Вот так я жила. Помогала маме по хозяйству, потом делала уроки, а по выходным переходила в распоряжение папы. По вечерам я училась шить и готовить, ведь на одном яблочном пироге не проживешь, мечтая о том дне, когда у меня будет свой дом и любимый муж. Ночью, лежа в постели, я пыталась представить свою замужнюю жизнь. Закрыв глаза, я воображала себе замужней дамой, воспитывающей детей и спящей в объятиях мужа, как, предполагала я, мама спит в папиных объятиях. Странно, но каждый раз, стоило мне мысленно представить эту картину, у моего мужа обязательно были черные волосы и черные глаза. Когда я поделилась этим с мамой, она рассмеялась и сказала, что не исключено
Папа тоже посмеялся, но сказал, что у меня ровно столько же шансов найти себе черноглазого мужа, сколько встретить принца, если только Орин или Джошуа не решат покрасить ради меня волосы, или в долину, пока мне не исполнилось шестнадцати лет, не приедет еще какая-нибудь семья, в которой сын будет соответствовать моим мечтаниям.
Шли дни, безоблачные, как небо летом, и я старалась забыть о черноволосом муже, сосредоточившись на выборе между Орином и Джошуа.
ГЛАВА 3
1871–1874
Для шайена стать настоящим воином было делом нелегким. Ему многому приходилось учиться. Как распознавать следы человека и зверя, как правильно предсказывать погоду, как снимать скальп с головы врага, как экономить воду и еду в дальнем походе, как делать и чинить оружие. К тому же ему постоянно приходилось доказывать, что он бесстрашен и умен, отлично знает ритуальные песни и танцы и понимает в них каждое слово и движение.
Он должен был в одиночестве подняться на высокую гору и попросить Майиуна послать ему видение, потому что без этого ни один мужчина не мог рассчитывать стать великим воином. Он должен был познать радость и отчаяние солнечного танца, святая святых индейцев.
В шестнадцать лет Тень был готов идти за своим видением. Обычно мальчики делали это в четырнадцать лет, но, так как Тень слишком много времени проводил с Кинкайдами, шаман посоветовал ему немного подождать. Боги не посылают помощь тому, чье сердце не открыто полностью для Великого Духа. А как оно может быть открыто, если Тень стал учеником белого человека? Так говорил великий шаман Лось Мечтатель.
Наконец Тень был готов к восхождению. В полном согласии с традициями племени он пошел к шаману Лосю Мечтателю испросить у него совета. Получив от него указания, Тень отправился в сопровождении отца и шамана очищать свое тело. Лось Мечтатель пел священные песни, пока отец Тени лил холодную воду на раскаленные камни, поставленные посреди вигвама. Пар заполнил все крошечное пространство, и на теле Тени выступил пот. Он очистил свой разум от всех мыслей, от всех чувств и честолюбивых желаний и молча просил Великого Духа даровать ему видение.
Время тянулось медленно. Слова священных песнопений проносились у него в голове. Наконец он ощутил небывалую легкость и закрыл глаза, довольный всем на свете, как дитя в материнской утробе.
Казалось, прошло несколько часов, когда Лось Мечтатель наконец сказал, что хватит потеть. Трое мужчин вышли наружу, как были, нагишом и нырнули в ледяной поток рядом с вигвамами.
На мгновение, когда вода сомкнулась у него над головой, Тени показалось, что он никогда больше не пошевелит и пальцем. Его грудь словно сковало льдом, и он равнодушно подумал: «Тону». Но в эту секунду тело его наполнилось небывалой еще силой, одаряя его таким восторгом и такой радостью жизни, каких он еще не знал.