Безумная парочка

Элберт Джойс

Луиза вздохнула – не одно, так другое, – и продолжила трехмильную поездку в город. Ей приходилось периодически посматривать в зеркало, но она старалась не глядеть на себя, боясь расстроиться. В свои тридцать три года она выглядела весьма жалко со своими блеклыми, зачесанными назад волосами. Единственным косметическим средством, которым пользовалась Луиза, была ярко-красная помада, которую она покупала в местной аптеке; этот тон назывался «алой розой». Луиза считала, что он оживляет её бесцветное лицо. Она совершенно не сознавала, что помада выглядела вызывающе, почти вульгарно.

– А вот и наша алая роза, – насмешливо

произносил кто-нибудь в одном из соседних магазинов, увидев, как Луиза вылезает утром из «шевроле».

Когда Луиза вышла за Марка, она подкручивала свои прямые светлые ресницы металлическими щипцами и смело накладывала коричневую тушь. Однажды вечером, на четвертом месяце беременности, когда она вынашивала Алексис, Марк пришел домой пьяным и сказал ей, что она напоминает резиновую куклу, которая пищит, если надавить ей на живот. Луизе показалось, что сейчас он с удовольствием ударит бы её в живот, но она скрыла свой страх.

– Проклятье! – крикнул он. – И как только меня угораздило впутаться в этот брак.

– Пожалуйста, не говори так в этом доме. И тебе нет нужды повышать голос.

– Да, моя дорогая. – Он отвесил неуверенный поклон. – Приношу мои искренние извинения.

– Кроме меня, тебя может услышать Харри.

– Ты рехнулась? Он спит наверху, как убитый. К тому же неужели ты думаешь, что двухмесячный малыш поймет, что значит «проклятье», даже если он действительно проснулся?

– Дети многое запоминают.

– Резиновая кукла.

С тех пор Луиза Смит Маренго перестала завивать ресницы и красить их тушью. Она не желала признаваться даже себе в том, что отчаянно завидует своей красивой дочери, глаза которой обрамляла необычная бахрома из прекрасных длинных черных ресниц. Иногда Алексис напоминала матери какую-то латиноамериканскую кинозвезду, что пользовались огромным успехом в тридцатые годы. Лупе Велес или Долорес Дель Рио. Луиза не помнила точно, кого именно. Она ходила в кино редко (только на бесплатные сеансы) и уж во всяком случае не на те фильмы, в которых больше всего наслаждались жизнью самые распущенные и порочные героини.

За все прожитые Луизой годы на её долю выпало мало удовольствий. Они предназначались кинозвездам и богатым людям вроде тех, что приезжали в Пилгрим-Лейк на лето, чтобы побаловать себя рыбной ловлей, прогулками под парусом, купанием в озере или просто отдохнуть от жизни в больших городах. Некоторые из них приезжали, чтобы пожить на природе, в роскошных густых лесах, окружавших Пилгрим-Лейк. Другие изучали поведение птиц.

Какими бы ни были их хобби, этих людей объединяло одно: они имели много денег и талоны на бензин с литерой «С». В годы войны такие талоны выдавали только тем, кто работал в стратегических отраслях промышленности. Поэтому Луиза решила, что отдыхающие военных лет были богаче тех, кто приезжал в Пилгрим-Лейк раньше.

Она всегда с нетерпением ждала появления городских богачей несмотря на то, что кое-кто из них надувал щеки или пытался съязвить – например, как босс из хартфордской страховой компании (может ли страховой бизнес считаться имеющим стратегическое значение), который пожелал знать, почему она не запаслась foie gras. [9] Кто-то сказал Луизе, что прежде он с семьей каждое лето отдыхал на юге Франции. Луиза растянула свои алые губы

в лучшей улыбке, какую была способна изобразить, и ответила страховщику:

9

Паштет из гусиной печени (фр.).

– Я даже не знаю, что это такое.

Это заставило его рассмеяться; он купил фунт дорогой немецкой колбасы и удалился с самодовольным видом, словно только что провернул исключительно выгодную сделку. Тоже самое можно было сказать о Луизе.

В промежутке времени между Днем поминовения и Днем труда прибыль магазина утраивались по сравнению с другими месяцами; в отсутствие Марка, прежде пропивавшего все деньги, Луизе удалось сколотить маленькое состояние. За четыре года, прожитых без мужа, она скопила восемь тысяч долларов. Вместе с пятью тысячами долларов, оставленными по завещанию дедом, получалась весьма кругленькая сумма. Луиза вложила часть денег в облигации военного займа, а остаток поместила на сберегательный счет в соседнем городке, подальше от любопытных и всеведущих соседей по Пилгрим-Лейку.

Ни Алексис, ни Харри не имели представления о том, сколько денег откладывает мать, и она не хотела, чтобы они знали это. Во всяком случае пока. Им могло прийти в голову, что они слишком хороши для маленького городка, в котором они выросли. Луиза подозревала, что в их головках уже затаилась такая мысль, и меньше всего хотела подкреплять её.

Теперь, когда смерть Марка стала несомненным и официально подтвержденным фактом, Луиза хотела, чтобы Харри по окончании школы стал управляющим «Универсального магазина Маринго». Что касается Алексис, то и для неё у Луизы были определенные планы – планы, достойные такой красивой и самоуверенной девочки с раскрепощенным сексуальным потенциалом, который она демонстрировала с рождения. Подумав о том, как сильно разнятся между собой её планы для двух детей, Луиза усмехнулась и переключила свои мысли на текущие проблемы.

(Через много лет Алексис скажет Харри в Париже: «Тебе не кажется странным, что своим завещанием она обрекла тебя на более тяжелую жизнь?»

И Харри ответит со злостью в голосе: «Ты так считаешь?»)

– Здравствуйте, миссис Маринго.

Молодой чисто выбритый человек в накрахмаленном белом пиджаке помахал ей от входной двери своего заведения, объединявшего аптеку и кафе, где подавали мороженое и гамбургеры. Эта торговая точка находилась в нескольких ярдах от не менее впечатляющего магазина Луизы.

Она тоже помахала ему.

– Доброе утро, Чарли.

Отец Чарли недавно пережил сердечный приступ, и Луиза восхищалась тем, как быстро и охотно молодой человек взял на себя сыновьи обязанности. Когда отца разбил паралич, Чарли было всего двадцать лет, он изучал химию в местном колледже, однако немедленно осознал, в чем заключается его долг. Хотя Луиза относилась с уважением к высшему образованию, ещё больше она уважала нечто другое: семейную сплоченность.

Это напомнило ей о том, что она должна связаться со своей свекровью и сообщить ей прискорбную весть о смерти Марка. Вероятно, Джулиана упадет в обморок от горя, поэтому Луиза боялась выполнить эту тяжкую обязанность, но не могла пренебречь ею. В подобных обстоятельствах её дед сказал бы: «Это тебе не кленовый сироп хлебать.»