Безумно горячий

Янцзен Тара

Хуже, неизмеримо хуже, было то, что его голос сломался. Господи. Его голос не ломался с шестнадцати лет.

– Привет, – сказала она, голос ее был мягким и спокойным как жидкое серебро.

Он не верил в любовь с первого взгляда, но, видит Бог, на том крыльце с ним произошло что-то одновременно и ужасное, и прекрасное.

– Никки МакКинни?

– Как значится в обвинении. – Она протянула руку, голос оставался текучим и спокойным.

Она была не похожа на свою сестру, вообще не похожа. Она не могла быть выше пяти футов двух дюймов и тяжелее

сотни фунтов. Ее волосы были черными… и пурпурными, подстриженными коротко и резко. Ее ресницы – черными и настолько длинными, что образовывали тени в уголках глаз.

А ее глаза – он медленно сглотнул – ее глаза были самыми чистыми кристалликами серого из всех, что он когда-либо видел, будто речная вода с отблесками солнечного света.

Он внезапно вспомнил о протянутой руке и наконец взял ее в свою. У нее были изящные косточки, единственное серебряное колечко на среднем пальце и краска, застрявшая под ногтями, «электрик» и сверкающая зеленая. Кожа была мягкой, рука совсем маленькая по сравнению с его ладонью, но она оказалась сильнее, чем он ожидал. Ее крепкое пожатие служило тому доказательством. Он взглянул на ее лицо – и снова сглотнул. Боже, она была прекрасна. Не симпатичная, не милая, а охренительно красивая, как модель «Виктория Сикрет», но без поднимающего грудь лифчика.

Вообще без лифчика.

Поняв это, он почувствовал сухость во рту и заставил себя перевести взгляд на ее лицо – что тоже особой трудности не составляло. У нее на щеке остался небольшой мазок синей краски. У него возникла серьезная потребность слизнуть его – но, Боже – если он хоть раз прикоснется к ней языком, то с большой вероятностью облизывание щекой не ограничится.

– А вы, должно быть…? – подтолкнула она с веселой ноткой в голосе, давая понять, что точно знала, сколько времени он простоял там с высунутым языком.

– Кид… эмм, Питер Кронополус, – заикаясь, проговорил он.

– Кронополус, – повторила она, его имя прозвучало с ленивой шелковистостью. – Так же известный, как Кид Хаос? – Одна из темных изогнутых бровей вопросительно поднялась.

– Как значится в обвинении, – умудрился выдавить он.

– Реган недавно звонила. Сказала, что вы приедете, что с дедулей все в порядке – он разбил лагерь в Лафайетт.

– Да, мэм.

Эти чистые серые глаза задержались на его лице на одно долгое мгновение.

– Она сказала, что я должна осторожно с вами обращаться.

– Со мной? – Люди не обращались осторожно с ним. Они осторожничали в его присутствии. Это была его работа – осторожно обращаться с людьми, чтобы их не убили – конечно, если он не находился по другую сторону уравнения: тогда его работа заключалась в том, чтобы их убивать.

Он был хорош в обоих случаях. Был лучшим.

– Она сказала мне, что вы снайпер, бывший морпех с пушкой, – продолжила Никки МакКинни. – Очень опасный.

Ну, черт. Он никогда не знал, чего ожидать от гражданских, но это был его наименее любимый ответ. Он был не только снайпером.

Кто бы, черт возьми, мог подумать, что операция по

возврату кучки пушек будет включать себя кого-то типа Никки МакКинни – эту невероятно роскошную женщину, одетую в черную лайкровую мини-юбку и маленькую обтягивающую футболку, которая на данный момент стала причиной короткого замыкания в его мозгу; чью руку он держал в своей уже слишком долго – и чья сестра сказала, что он опасен. Учитывая то, как он принял Реган МакКинни, она могла сказать и что-то похуже. Черт, она, вероятно, именно это и сделала.

– Вообще-то, мэм, я наименее опасный человек с оружием из всех, кого вы когда-либо встретите. – Это была самая правдивая правда из всех, что он знал – он чувствовал это глубоко внутри. Никто не имел большего уважения к смертельной силе огнестрельного оружия, чем морской снайпер.

– Она сказала, чтобы я впустила вас. – Это было простое утверждение, но у Кида сложилось ощущение, что данное действие все еще было под вопросом в голове у Никки МакКинни.

– Я был бы вам признателен.

Она все еще колебалась.

– И чем раньше, тем лучше, мэм.

Мэм. Никки задалась вопросом: знал ли сам Кид Кронополус, как мрачно звучит его «мэм», обращенное к ней? Знал ли он, насколько внешность студента-всеобщего-любимчика не соответствует сказанному ее сестрой, нашедшей его, вооруженного и опасного, в Сиско вместе с Куином Йонгером?

Он не выглядел опасным, хотя, вероятно, в его сумке лежало то самое оружие, о котором ее предупреждала Реган. Никки предположила, что в этом есть смысл: снайперы всегда носят с собой пушку. Она не любила оружия, но жаловаться не собиралась. Реган очень наставала на том, чтобы она относилась к мистеру Киду Хаосу с положенной долей уважения. На нем была пара облегающих солнцезащитных очков «Окли», и ей стало интересно: его глаза такие же темные как и волосы? Бездонные и темные?

«Чудо-мальчик» – так называла его Реган, а он и был чудо-мальчиком: чудесным, красивым мальчиком – сильный дух в теле, наполненном тестостероном. Совершенство. Ну, по крайней мере, он выглядел идеальным, стоя у ее парадной двери. Наверняка она не узнает этого, пока не вытряхнет его из камуфляжных штанов и измятой гавайской рубашки, разрисованной попугаями. От всего этого придется избавиться, включая потрепанные кроссовки и черную футболку, и тогда она получит все шесть футов его тела – шесть футов теплой гладкой кожи, обтягивающей переплетенные слои стальных мускулов, сухожилий и костей – голого и освещенного.

Потом она развернет его, слой за слоем, пропустив через объектив и кисть. Он был хорошим модельным материалом, поэтому она решила его впустить.

Она любила Реган, но все, кто был знаком с ее сестрой, понимали, что та принимает все слишком близко к сердцу, особенно когда дело касалось ее и Уилсона. По мнению Реган, дедуля был слишком стар, чтобы поступать правильно, а Никки – слишком молода для этого. Между ними двумя был заключен негласный договор: не впадать в панику каждый раз, когда у Реган катастрофа.