Безумно холодный
Шрифт:
Проклятье, они вернутся. Он хорошо представлял себе эту картину. Ни один гринго больше не покинет Розалию живым, если так решат НСР.
Еще две минуты Кид лежал совершенно неподвижно, скрываясь в зарослях джунглей. Жара от пожара, сдувавшаяся легким бризом, обжигала бок, но эту боль он мог вытерпеть. Внутри бара падали и взрывались бутылки, содержимым только больше подстегивая пламя.
Один за другим из темноты появлялись жители деревни, испуганные, перешептывающиеся. Никто не попытался спасти бар. Его уже попросту не существовало.
Ни один из мужчин, лежавших
Рассчитывая каждый шаг, он вытащил из кобуры на бедре пистолет и двинулся вперед. Они выглядели мертвыми, но Кид был хорошо обучен — обучен не рисковать. Это тренировки, рутинные и скрупулезные, позволили ему расправиться с мужчинами двумя выстрелами — по одному в голову каждому. Дух война очистился огнем последней битвы.
Кончено. Все было кончено.
Кид посмотрел на часы. До рассвета оставалась лишь пара часов. Если он переживет остаток ночи, на восходе за ним приедет Мигель. И тогда она сможет поехать домой. Домой к Никки.
Ему лишь нужно пережить остаток ночи.
«Ну, стиль вождения Хокинса совершенно не изменился», — подумала Катя. Большинство людей с возрастом ездили медленнее. Большинство людей, по крайней мере, тормозили на красный свет, и большинство людей использовали коробку передач чуть чаще, чем задний ход.
Казалось, ничто из этого Хокинса не беспокоило. По правде, она бы не удивилась, если бы узнала, что его машина вообще ездила на боку.
Но сейчас они остановились где-то в западной части города. Пейзаж вокруг напоминал охотничьи угодья, а на востоке виднелся залитый светом центр города, и она была благодарна, так благодарна, что он припарковался снаружи самого отвратительного места из всех, что она видела. «Мама Гваделупе» придавала новый смысл слову «дыра», и она не могла дождаться момента, когда войдет и вызовет такси, которое отвезет ее домой.
Если он хотел исчезнуть на пару дней, то она ничего не имела против. Но он сделает это в одиночку. Ей было наплевать на его дела с министерством обороны; если ее мать не имела к происходящему никакого отношения, сама она могла выйти из игры.
Да, это было весьма странным совпадением — он, она и Тед Геррети в Ботаническом саду на аукционе произведений искусств — но даже в этой компании странным смотрелся именно Кристиан Хокинс. Она была арт-дилером, Тед Геррети был богачом, который покровительствовал искусству, особенно если это подразумевало вовлечение денверского высшего общества.
У дока она взяла себя в руки. Она пораскинула мозгами и поняла, что если выберется из этой монструозной машины, то сможет держать себя в руках и дальше без помощи Кристиана Хокинса.
Она потянулась к дверной ручке, но замерла.
А может, ей просто стоит попросить у него телефон? За железными решетками виднелись заколоченные досками окна. Дверь представляла собой стальную плиту. Стену покрывало разноцветное граффити, соседствующее с выбоинами или скорее с дырками от пуль, красовавшимися на грязно-бежевой штукатурке.
В девятнадцать лет он возил ее в места получше. Клуб не был похож на место для тусовок правительственного работника, разве что он принадлежал к отряду разведчиков-морпехов и хотел снять чуток напряжения в пьяной драке.
Нет, решила она, еще раз взглянув на него. Для морпеха его волосы были слишком длинными, а манеры — слишком грубыми, а это говорило о многом.
Неудача. Вот, как он ее назвал и, вероятно, называл так на протяжении последних тринадцати лет. И она даже не собиралась касаться комментария о «Дарте Вейдоре в Шанель».
Ей определенно стоило позаимствовать у него телефон, но, учитывая, что она не разговаривала с ним, это было довольно проблематично.
— Это займет одну минуту, — сказал он, выходя из машины.
Он собирается оставить ее в машине? В этом районе?
Одной рукой она потянулась к ремню безопасности, другой — к ручке двери, но он опередил ее, обойдя машину спереди и открыв пассажирскую дверь.
Игнорируя его присутствие, само его существование, из всех сил, она выбралась из глубокого изогнутого сидения, встала и попыталась поправить платье, опустив его как можно ниже — особо низко не получилось.
— Вот, — сказал он, выскользнув из своего пиджака, — надень.
Ее глаза мгновенно метнулись к тому, что скрывал пиджак. У него был пистолет. Темные полоски наплечной кобуры скользнули вниз по рукам, когда он снял ее и, как ни в чем не бывало, вытащил и пистолет, и дополнительные магазины. Кобура и магазины отправились в машину, а пистолет в левый карман брюк, что совершенно разрушило линию кроя.
Пистолет. Никто из известных ей парней, работавших в министерстве обороны, пистолетов не носил. Они все были канцелярскими крысами. Умная девочка, оказавшись в такой проблемной ситуации, позвонила бы матери. Она была умной, но будь она проклята, своей матери звонить не станет.
— Нет, спасибо, — сказала она тоном, в котором явно читалось предложение катиться в ад и туда же забрать свой пиджак.
Хокинс ухмыльнулся. Он легко затаскивал ее в постель, когда она злилась. Так же легко, как когда ей было страшно — о да, однажды было такое, в самый первый раз, когда он занимался любовью с испуганной Кэт. Они виделись уже неделю: он приходил к ней в Браун Пэлэс на ланч или на ужин, иногда даже объявлялся на завтрак, иногда брал ее в город, удивляясь, с какой странной девчонкой связался. С красивой девушкой, жившей в самом роскошном отеле Денвера, получающей неограниченное обслуживание и обладающей какой-то странной властью над управляющим, который, казалось, был у нее на побегушках. Он не задавал много вопросов, потому что сам не хотел отвечать на вопросы. Уличная крыса, угонщик — едва ли он хотел, чтобы ей стало об этом известно. Так что он просто поддался моменту, влюбившись в девушку, которую, он знал, ему никогда не заполучить. Но однажды ночью ей в номер позвонили, и тогда выяснилось, кто она — дочь сенатора Мэрилин Деккер.