Безумные дамочки

Элберт Джойс

— Я? — сказала репортер по сумочкам. — Я уже десять лет ношу телячьи черные сумки.

Лу положила статью в корзину и задумалась, почему не она, а Питер получил колонку. В чем истинная причина? До сих пор она была твердо уверена, что Питер и Тони стали любовниками. Все остальные тоже так думали, но если они ошибаются? Ведь и раньше ошибались в Тони Эллиоте. Что, если он дал колонку Питеру потому, что Питер действовал так, будто ему наплевать на нее, а она явно показывала, что для нее это вопрос жизни и смерти?

Лу посмотрела

на часы и увидела, что уже пять минут шестого. Куда ушел день? Она чувствовала себя утомленной, но энергичной, как будто какая-то тайная нервная сила противилась желанию тела расслабиться. Каждая жилка болела. Разум говорил, что надо ехать домой и отлежаться в ванне до того, как в восемь заедет Дэвид. Тогда почему же она не закрывает машинку и не уходит?

— Я не помешаю? — раздался голос над головой.

Напротив, оперевшись на стол, стоял Питер Нортроп.

— А, это вы, — сказала она, чувствуя себя идиоткой.

— Да, боюсь, вы не ошиблись. У вас такой отрешенный вид, что я чувствую себя инопланетянином из Порлока.

Не принимая его литературной реминисценции, она сказала:

— А я думала, вы из Гарден-Сити. — И почувствовала себя еще большей идиоткой.

— Я хотел вернуть вам книгу, которую брал. Она у меня в столе.

— А, «Герцог». Вам понравилось?

— Честно говоря, я и не мог прочитать ее. Книгу сразу реквизировала моя жена.

— Я уже забыла о ней. Дэвид дал ее мне сто лет тому назад. Я думаю, он тоже забыл о ней, но надо ее вернуть.

— Да, конечно.

К ее удивлению, он продолжал стоять, вперив в нее свои голубые глаза.

— Я еще хотел спросить: почему бы нам не выпить?

— Сейчас?

— Да, если вы свободны. Я предлагаю «Сторк клуб».

Так все называли забегаловку внизу здания.

— Ну, — сказала она, — мне надо ехать домой и переодеться, у нас с Дэвидом билеты на «Кабаре».

— У вас уйма времени, правда? Сейчас только пять.

— Не знаю.

Лу не могла сказать, что ее поразило больше: высокомерный Питер Нортроп приглашает выпить с ним или то, что она принимает приглашение.

— На очереди муфты, — сказала репортер по сумочкам. — Вот увидите.

— Я принесу книгу, — сказал Питер. — Вы готовы?

— Была и буду.

Этот ответ она с большим интересом вспомнит через несколько месяцев.

— Здесь скоро будет тьма народа, — сказал Питер, когда они уселись в баре.

Он предлагал занять кабину, но Лу настояла на баре. Бар более безличностей по сравнению с кабиной. Окруженная другими людьми, Лу могла уговорить себя, что здесь она не вдвоем с Питером Нортропом.

— Люди ходят сюда из-за кондиционера, — сказала она. — Ясно, что не из-за дизайна.

— И не из-за еды.

— Об этом я и говорю.

— Что будете пить? Я хочу виски со льдом.

— Я тоже.

— Два виски со льдом, — сказал он бармену, похожему на Гилберта Роланда.

— Вы сюда часто ходите? — спросила Лу.

— Кажется, во второй раз. Страшноватое местечко, да? Кто писал эти фрески?

— Безработный

каменщик.

— Подозреваю, что вы правы.

Они рассмеялись, как бы признавая, что достигли глубокого взаимопонимания. Мужчина в мягкой шляпе с лентой бросил монету в музыкальный ящик.

Ты слишком хорош, чтобы быть правдой, не могу оторвать глаз от тебя, мечтаю прикоснуться к тебе, я так хочу обнять тебя.

— Самый гнусный музыкальный ящик в мире, — сказала Лу.

— В этом баре не хватает только одного.

— Чего же?

— Телевизора с бейсбольным матчем.

Девушка справа от Лу начала всхлипывать в салфетку, а ее спутник тщетно пытался утешить ее. Чем больше он говорил, тем сильнее она рыдала. Лу уловила только одну его фразу: «Это не так безнадежно, как ты думаешь».

Наконец-то пришла любовь, и я славлю Бога за то, что жив.

— Почему, — спросила Лу, — чужое горе всегда кажется не совсем настоящим?

Она думала не только о паре справа, но и об аборте Аниты. В обоих случаях Лу было слегка неприятно, но не больше.

— Они очень реальны для тех, кто любит катастрофы, — ответил Питер. — Иначе мыльные оперы не были бы так популярны. Они порождают сочувствие.

— Только не у меня. Меня разбирает смех.

На Питере был прекрасно сшитый костюм, но ему надо было бы побриться. А глаза у него зеленые, а не голубые, подумала Лу. Ей было интересно, где он живет сейчас, когда разъехался с женой.

— Если вы смеетесь, значит, вы не плачете, — сказал Питер.

— В этом все дело?

— Есть такой шанс, не так ли?

— Да, наверное. Но я не плачу.

— А почему?

И в эту секунду в ней вспыхнуло старое чувство ненависти к нему, потому что он наступил ей на мозоль. Глаза набухли, но слезы пугали. Они доказывали потерю контроля над собой.

Я люблю тебя, детка, и ты нужна мне, детка, поверь моим словам, славная малышка.

— Если бы парфюмерные компании не выпустили водозащитную тушь для ресниц, я бы сказала, что именно поэтому не люблю плакать. Черные подтеки, жалко струящиеся по щекам…

Она взглянула на девушку справа и отметила, что у нее вообще не было туши.

— «Ревлон» убрал ваше последнее оправдание, — сказал Питер. — Теперь вы должны сказать, почему на самом деле не любите плакать.

— Может, просто не из-за чего, вам это не приходило в голову? Или вы хотите, чтобы я придумала какую-нибудь трагедию?

Он пробежал рукой по щетине.

— Моя жена любит плакать.

— Да?

— Она наслаждается слезами. Они ее успокаивают.

Лу думала, кто из них виноват в разводе. Возможно, Питер, судя по его презрительному тону. И снова Лу задумалась о его жене, о том, какая она на самом деле. Слова Аниты о том, что она сучка, мало для нее значили, потому что была невысокого мнения об Аните. Теперь жалела, что не попросила Аниту описать ее: вес, цвет волос. Все это имело больше значения, чем личные оценки Аниты.