Безумные затеи Ферапонта Ивановича
Шрифт:
— Ах, как хорошо! — радовалась она.
Они шли по Лермонтовской мимо политехнического института к церкви. Действительно, было очень хорошо и тепло.
А еще недавно стояли багрово-туманные стужи. Люди, как нахлестанные, бежали по улицам неумелой рысцой, захватывая то нос, то уши. Даже хорошо знакомые предпочитали, по взаимному согласию, не узнавать друг друга, только бы не остановиться, не начать разговаривать. Вбегая в помещение, долго вели себя, как ошалелые, протирая очки, пенсне, сдирая сосульки с бороды и
На улице от каждою вздоха разламывало лоб.
Теперь все переменилось. В сугробах чувствовалась какая-то дряхлость: они утратили свой неприятно-жесткий рельеф. Кресты церквей и проволока, поддерживающая кресты, унизаны были галками, кричавшими и ссорившимися из-за места. Телеграфные проволоки провисли, перегруженные мохнатым снегом, который легко обваливался от каждого мимо пролетавшего воробья и осыпал прохожих. Люди, даже мало знакомые, узнавали друг друга, останавливались, брали друг друга за пуговицы и подолгу разговаривали о пустяках.
Хотелось вобрать в себя весь воздух...
— Знаешь, не верится, что может быть так хорошо... Мне все кажется, что это из сказки, — говорила Елена, указывая на отягощенные снегом деревья. — Да и ты из сказки, — сказала она, взглянув на мужа, — в этой буденовке ты словно русский витязь... правда!.. Вот видишь, — серьезно добавила она, — даже здесь большевики больше русские, чем те, кто ввел эти безобразные фуражки!
— Ну, брось, — притворно сердито ответил он, довольный ее похвалой, — хоть здесь-то забудь свою агитацию!..
Они прошли сад.
— Куда — на Атамановскую? — спросил он.
— Нет, пройдем лучше через мост — на Люблинский.
Они свернули направо и пошли к мосту через Омку.
Омский мост... мост через реку Омь... по неприглядности он вполне достоин своей реки. Извилистая и тощая, с безрадостными берегами, проблуждав сотни верст, она дорвалась до Иртыша, преодолев навоз и нечистоты «Нахаловки», разорвав надвое стиснувший ее город, и отдала, наконец, Иртышу свои мутные и нечистые воды.
Мост невысоко над водой. Летом под ним проходят небольшие шлепанцы-пароходы и проплывают полчища арбузных корок, гак как чуть повыше его всегда стоят плоты с арбузами. Летом в жаркие дни прохожий охотно задерживается на мосту: свежий ветерок от воды вбегает в рукава рубашки, приятно охлаждает тело. Зимой пробегают мост с поднятым воротником: на нем вечный сквозняк.
Этот мост притворяется. Если б мог он прогрохотать о всех тех, кого пронесло по нему за один только год!
Савинков, Брешко-Брешковская, Авксентьев, Колчак, Пепеляев, Каппель, Дитерихс, Войцеховский, Гайда, Павлу и Сыровой, Красильников, Дутов и Анненков, Нокс, Жанен и другие — имя им —легион, — кто из них миновал этот мост?..
Ноги всех иноземных солдат попирали ею. Проходили:
Аккуратные в бою, умеющие думать только по прямой линии чехи.
В шубах с фальшивыми
Нелепые в Сибири, в серых крылатках, тонконогие оперные итальянцы.
Голубоштанные завсегдатаи кафешантанов французы.
Сухие, закопченные, не понимающие шуток сербы.
Спесью и грубостью нафаршированные поляки.
Пристыженные белизною сибирского снега суданцы.
Вскормленные шоколадом, консервированным молоком и литературой «Христианского Союза Молодежи» — вихлястые американцы.
Легкие на ногу картонные румыны.
Маленькие похотливые японцы.
А потом, потом, омский мост, помнишь?.. — помнишь, как 14 ноября, наконец, отпечатал свой след на тебе разбитый, рваный красноармейский сапог из цейхгауза Брянского полка?!..
Омский мост! подымись на дыбы — по тебе прогрохотала История!..
Неужели ты позволишь, чтобы нога домашней хозяйки, отправляющейся за мясом, чесноком и петрушкой, попирала тебя?!.
Елена и ее муж шли по мосту. Сквозило. Елена отвертывалась от ветра и закрывала лицо. Муж шел с наветренной стороны, немного опережая ее, скользя рукою в перчатке вдоль перил. Возле самою спуска к проспекту, где кончались перила, опираясь на костыли, стоял оборванный нищий с деревянной левой ногой. Его вытянутая державшая деревянную чашечку, рука, словно отвратительный шлагбаум, преграждала дорогу идущим по этой стороне.
— Погоди-ка, Елена, — пошарив в карманах, сказал муж Елены. Нищий с протянутой рукой ждал. Вдруг рука его дернулась, костыль выпал. Чашечка упала на снег и откатилась по укатанному полозьями спуску.
— Господин капитан?! — хрипло закричал нищий, бросаясь к мужу Елены, хватаясь правой рукой за перила, чтобы не упасть.
— Силантий?!.. Шептало?!.. — сказал Яхонтов.
— Господин капитан!.. — бормотал Силантий, припадая к рукаву Яхонтова и всхлипывая: — Господи!.. Да, господин капитан, вас ли я вижу?!.. — крикнул он в каком-то исступлении, поднимая лицо свое и заглядывая в глаза.
Он был пьян. ,»
В это время Елена подошла к мужу и взяла его под руку. Нищий взглянул на нее. Она побледнела.
— Аннета!.. Гадюка!.. — крикнул он; потом быстро нагнулся и с костылем бросился на Елену.
Яхонтов вытянутой рукой оттолкнул его. Силантий упал. Треснул костыль.
Перепуганная Елена рванула за собой мужа. Он не сопротивлялся. Они почти побежали.
— А-а! Вот, значит, как! А-ха-ха-ха!.. Гас-па-дин капитан! — кричал им нищий вдогонку. Он лежал на брюхе, приподняв голову, глядел им вслед и кричал, перемешивая хохот с площадными ругательствами.
Наконец, он начал приподниматься. Какая-то старуха, шедшая со стороны проспекта, подняла его чашечку, собрала в нее рассыпанные деньги и, проходя мимо Силантия, поставила возле него на снег.