Безумный барон
Шрифт:
— Да-да, тётушка, вы абсолютно правы! Мудрейшая женщина! — поддакнул Евлампий, вытирая со лба обильный пот рукавом своего засаленного, воняющего кислятиной кафтана. — Зачем нам эти земли у Чёрного Ручья? Одни хлопоты от них да налоги! А так… может, барон Волконский смилостивится… примет нас под свою могучую руку… будем жить тихо-мирно…
Ага, примет. Как рабов на плантацию. Или как живые мишени для тренировки своих огненных шаров. Или просто прирежет, чтоб не путались под ногами.
Они обступили меня, галдя. Обвиняли в безрассудстве, в том, что я, «сопляк неопытный, молоко на губах не обсохло», хочу погубить их всех из-за
Я слушал этот балаган и во мне снова закипал гнев, который я испытал при виде наглого гонца Волконских. Кричать на них, вступать в перепалку — значило опуститься до их уровня. А этого я себе позволить не мог. Если я собираюсь здесь что-то изменить, мне нужно утвердить свой авторитет.
— Успокойтесь, — властно заявил я. Шум на мгновение стих. Они уставились на меня. — Давайте разберёмся по порядку, без истерик.
Я сделал паузу, давая им возможность немного прийти в себя.
— Вы предлагаете капитулировать. Отдать Волконскому всё, что он требует. А что дальше? Вы всерьёз думаете, что он оставит нас в покое? Человек, который только что убил главу нашего Рода, вашего родственника, который открыто глумится над нами, который считает нас «сопляками»?
Тётка Аглая фыркнула:
— А что нам остаётся? Силы неравны! Он нас сотрёт в пыль! Никто за нас не заступится!
— Возможно, — согласился я, кивнув. — Но давайте подумаем, что будет, если мы сдадимся без боя. Земли у Чёрного Ручья — это последнее, что приносит хоть какой-то доход этому баронству. Отдав их, мы останемся ни с чем. Волконский, получив своё, не остановится. Он заберёт всё остальное. А нас… в лучшем случае, сделает своими рабами. В худшем — просто перебьёт. Вы этого хотите? Быть рабами у человека, который презирает вас? Или стать удобрением для его полей?
Мои слова, похоже, произвели некоторый эффект. Паника в их глазах не исчезла, но к ней добавилась тень неприятной задумчивости. Они, видимо, не рассматривали ситуацию под таким углом. Привыкли думать только о сиюминутной выгоде.
— Но… но у нас нет шансов! — проблеял Евлампий, снова начиная потеть. — У него сотни воинов, латники, магия! А у нас что? Десяток крестьян с вилами да два старика?
— А у нас есть три дня, — я посмотрел ему прямо в его бегающие глазки, и он трусливо отвёл взгляд. — И у нас есть голова на плечах. По крайней мере, у некоторых. Волконский силён, да. Но он самоуверен. Он считает нас лёгкой добычей. И в этом его главная слабость.
Я говорил с такой внутренней уверенностью, которой сам от себя не ожидал. Каждое слово было взвешено. Я пытался показать им, что капитуляция — это не выход, а лишь отсрочка неизбежного, с ещё более плачевными последствиями.
Но тётка Аглая была не из тех, кто легко сдаётся.
— Ты мальчишка! — взвизгнула она, и её глаза-буравчики буквально впились в меня. — Ты ничего не понимаешь! Твой отец был добрым человеком, но плохим стратегом! И ты, похоже, такой же! Ты погубишь нас всех своей глупой гордыней!
А вот это уже интересно. Тётушка, похоже, о своей драгоценной шкуре печётся и о той власти, которую она так боится потерять.
Память моего нового тела подкинула пару пикантных деталей о тётушкиных методах управления (она еще и управляла тут всем, пока барона
Я усмехнулся про себя. Кажется, у меня появились кое-какие рычаги давления.
— Тётушка Аглая, — я посмотрел на неё. — Вы, безусловно, очень опытны в делах управления. И, я уверен, всегда действовали исключительно в интересах Рода Рокотовых. Особенно когда дело касалось… справедливого распределения доходов. И вы, братец Евлампий, — я перевёл взгляд на вспотевшего родственничка, — ваши… коммерческие таланты тоже широко известны в узких кругах. Хотя, возможно, не всем известно, с кем именно вы предпочитаете вести свои прибыльные дела.
На их лицах отразилось такое искреннее изумление. Они явно не ожидали от «мальчишки» такой осведомлённости. Борисыч, стоявший рядом, тоже удивлённо посмотрел на меня, но в его глазах мелькнуло что-то похожее на одобрение. Видимо, и ему были известны некоторые «маленькие секреты» этой предприимчивой семейки.
— Я не собираюсь никого губить, — продолжил я уже более жёстко, чувствуя, как инициатива переходит ко мне. — Но и сидеть сложа руки, ожидая, пока нас вырежут, я тоже не намерен. Решение принимаю я. Я — барон Рокотов. И я выбираю борьбу. Нравится вам это или нет.
Я обвёл их всех тяжёлым, немигающим взглядом.
— Те, кто готов сражаться за свой дом и свою честь, останутся со мной. Те, кто предпочитает молить о пощаде Волконского, могут убираться прямо сейчас. Двери замка открыты. Но учтите, если вы выберете второй путь, путь трусости, назад дороги не будет. И не ждите от меня никакой помощи, когда Волконский решит, что вы ему больше не нужны.
Наступила тишина. Тётка Аглая побагровела от злости. Евлампий что-то невнятно пробормотал себе под нос и уставился в пол. Остальные приживалы тоже притихли, опасливо поглядывая то на меня, то на своих бывших лидеров.
Я не убедил их полностью. Страх перед Волконским был слишком силён.
Пока «семейка Адамс» местного разлива переваривала мои слова, мой мозг уже работал на полных оборотах. Карта местности, скудные сведения о противнике, удручающая оценка собственных «сил» — всё это смешивалось, анализировалось, и из этого хаоса начал вырисовываться слегка безумный план.
Это не будет классическая битва стенка на стенку. У нас нет ни единого шанса в открытом столкновении. Это будет асимметричная война. Война слабого против сильного, Давида против Голиафа, только вместо пращи у нас будут хитрость и отчаяние. Война, основанная на знании местности, на психологии врага, на его же ошибках. Партизанские вылазки под покровом ночи. Ловушки, хитроумно расставленные в самых неожиданных местах. Дезинформация, способная посеять панику и недоверие в их стройных рядах. Удары по самым уязвимым точкам — по обозам с провиантом, по спящим лагерям, по заносчивым командирам. Мы будем использовать их самоуверенность, предсказуемость, пренебрежение к нам против них самих. Они ждут от нас либо трусливой капитуляции, либо глупой героической гибели. Мы не дадим им ни того, ни другого. Мы заставим их играть по нашим правилам, на нашей территории.