Шрифт:
Ян Весенник и Соня Плессе
Другу Утят, кто бы он ни был и был ли, посвящаем
К началу нашего рассказа Элеш Маслов твердо вступил в тот возраст, когда утреннее пробуждение ошарашивает по-вселенски несправедливой тяжестью и одеревенелостью, хотя казалось бы должно давать надежду и наполнять тягой к жизни и радостью. Что ни пей накануне, хоть вовсе не пей, а утром проснешься вполне деревянным и ошарашенным, как мы уже сказали, однако ты еще не совсем забыл те юные утра, что дают силы и желание жить, творить и доказывать миру свою ценность, любить и влюблять в себя. Всё это Элеш Маслов еще отчетливо помнил, но уже твердо встал на путь забвения и той душевной пустоты, на которую
Ёли рядом не было. Элеш предпочитал просыпаться один, хоть и не признался бы в этом никому. Ёля Маслова имела привычку спать широко и, несмотря на хрупкость и мягкий характер, могла в предутренний час дернуться и выдать Элешу хорошую плюху, внезапность которой была ему особенно обидной. Выдав плюху, Ёля обычно просыпалась и извинялась, впрочем мало жалея, потому что посмеивалась над этим очередным милым происшествием. Элешу было не смешно от ее плюх, но он терпел, потому что любил Ёлю как никого в этом мире. Они прожили вместе семь лет, пять лет были женаты и уже всерьез думали рожать детей, если не через год, то уж точно через два. Ёле было двадцать семь, и им, южанам, а тем более выходцам из хороших московских семей, без детей становилось уже неприлично. Десять детей, это конечно как бог даст, но самое меньшее пятерых родить было надо, это они положили твердо. За их спиной незримо стояли поколения предков, москвичей из хороших семей, и смотрели на них с любовью и надеждой, но где-то уже с легким недоумением: "А вы, мол, и вправду интеллигентные южане? Где ребёночки?"
Поворочавшись и поняв, что больше не уснет, Элеш медленно сел на кровати, проморгался, что заняло время, и с той жадностью, с которой измученная радиационной жаждой антилопа подходит к водопою, в три глотка выпил традиционный стакан воды. Встав и сделав прочие утренние дела, Элеш отключил изоляцию и вышел в соседнюю комнату, которая называлась у них просто "комната", потому что совмещала в себе игровую, рабочую и гардеробную, и они так и не придумали ей подходящего названия. Отсюда догадливый читатель поймет, как сразу понимал любой гость Элеша и Ёли, что перед нами молодая пара, экономящая деньги на грани скупости. В вопросе экономии и накопительства Элеш и Ёля были единое целое, здесь они духовно нашли друг друга, и это было отдельное счастливое обстоятельство их жизни. На что они копили? Да известно на что копят молодые южане… да и северяне, сознаемся: на самое лучшее воспитание детей, имеющих появиться в недалеком будущем.
В комнате, у правой стены, за рабочей станцией "Хэлла", стоявшей здесь со дня постройки дома, то есть больше восьмидесяти лет, сидела, а скорее лежала, как любят операторы в долгих сменах, Ёля Маслова. Экран она сильно надвинула над собой, руки держала на раздвижном пульте, близко к мягким подлокотникам, и не отводила их в сторону, за чем следили камеры фонда "Южный Крест", который подтверждал ее рейтинги. Многие не знают, но мы доложим, что в этом замечательном фонде, который усиленно делает вид, что его не существует, требуют от подключенных операторов непрерывно держать руки под присмотром хотя бы минут по двадцать, а лучше тридцать. Убираешь руки – подтверждайся заново: иначе спасения не будет от ботов, так они говорят, и якобы другой системы защиты нельзя придумать. Пусть это утверждение останется на совести "Южного Креста", не будем спорить, а спросим только одно: как тогда работают бедные люди в Китае и более южных, не облагодетельствованных присмотром фонда, краях?
По всем признакам Ёля просидела за работой ночь напролет. Это была ее не первая долгая смена с тех пор, как она два месяца назад счастливо устроилась в игру "Венера" на должность "пятки", как выражались игроки. Такие безумные смены выпадали ей примерно раз в неделю и платили за них столько, что Элеш даже не думал протестовать. После первой Ёлиной бессонной ночи он начал было недовольно ворчать, но когда увидел сумму, пришедшую позже, он даже не сразу понял, что ему показывают.
– Это за какое время? – спросил он, вглядываясь
– За сегодня, – ответила Ёля, пытаясь унять охватившую ее дрожь.
В тот момент Элеш немного потерялся в пространстве и еще долго ходил натыкаясь на стены. Больше он никаких претензий к работе Ёли не предъявлял, и, как бонус, в их жизнь вернулась жаркая юность, если вы понимаете.
Чтобы не быть внезапным, Элеш подошел к Ёле сбоку. Он, как мелкое следствие нелюбви к неожиданностям, терпеть не мог подкрадываний, какими бы забавными они ни казались, и сам никогда не подкрадывался. Элеш потрогал Ёлю за плечи и сильно пригнулся, чтобы рассмотреть, что у нее творится на экране. Экран, как и всегда раньше, был усеян текстовыми блоками, не было ни одной картинки, ни хоть графика: только блоки, разделенные рамками, и в каждом отдельное текстовое безумие, за которым никак не угадывалась такая визуально красивая и медитативная игра как "Венера".
– Не ложилась? – глупо спросил Элеш скрипучим со сна голосом.
Ёля несколько секунд молчала и продолжала неморгающими, остекленевшими глазами бегать по экрану. Вдруг она умеренно властным голосом, с которым умный, но еще молодой руководитель призывает подчиненного настроиться на работу, сказала:
– Администратор зоны!
Это был еще непривычный для Элеша тон его милой жены. Пару раз на краю его сознания уже возникала мысль, что если бы семь лет назад Ёля хоть раз таким тоном обратилась к нему, они бы точно не были вместе. Но он не подпускал эту мысль близко, потому что другой жизни себе не хотел и представить. Он в глубине души был счастлив и, как умный человек, боялся напугать счастье слишком уверенным осознанием.
– Эля, зайчик, у меня завал, – сказала Ёля уже нормальным голосом, но всё еще не глядя на мужа.
– Угу, – кивнул Элеш, еще раз легко сжал ее плечи и пошел одеваться, то есть просто отошел к противоположной стене и отодвинул ширму. – Я сегодня в центр. Может буду до вечера, может быстро вернусь, как пойдет.
– К полярникам? – спросила Ёля.
– Нет, в другое место. Потом расскажу.
– Администратор зоны! – повысив градус властности, сказала Ёля кому-то за экраном, кто, видимо, не мог сосредоточиться или, как знать, устал от высокой зарплаты.
Передвинув несколько вешалок, Элеш выбрал костюм, одновременно приличный для посещения того важного места, куда он собирался, и одновременно не слишком официальный, потому что заранее знал, что то место не мелкая контора, где любят основательность и строгость, а наоборот, в том месте только и делают вид, будто место не особо важное, здесь всего лишь приятно проводят время, да и просто мимо шли. Как известно, все по-настоящему крупные фонды Большого Севера предпочитают, как бы это выразиться, не существовать. Чего ни коснись, кого ни спроси – концов не найдешь: все ходят сами по себе, работают от себя, говорят от себя, сегодня ворочают такой суммой, что немеешь в изумлении, а завтра бегают с какой-то мелочью, будто вчера и не было онемевающих сумм. И почему-то у всех заоблачный внешний рейтинг, а про внутренний и не спрашивай. Именно в такое место шел сегодня Элеш Маслов по рекомендации Игната дэ Манарк – его друга с предыдущей работы, насколько можно представить друзей у семейного мигранта-южанина на Севере. Сегодняшнее место находилось на Соборной площади, дом 2 – оцените адрес – и, по слухам, было только прихожей в мир второй по могуществу организации Большого Севера, а в мировом масштабе – четвертой-пятой, как смотреть. Первую организацию мы конечно знаем и любим, а кто не знает, тому не надо.
Сперва Элеш оделся, обулся и причесался и только потом занялся руками. Работая над внешним видом, он давно пришел к убеждению, что конкретно ему с его природными данными нет смысла чересчур утруждаться заботой об одежде, обуви, волосах, голосе и жестах. Всё должно быть хорошо на девяносто процентов по шкале любого модного бюро, продающего автоматические обзоры. Девяносто процентов – выше не надо: только время терять. Но были у Элеша два пункта, где он не шел на компромиссы. Первым пунктом были руки, а точнее пальцы, а точнее ногти. Здесь он доводил красоту до девяносто девяти процентов и с меньшим показателем не выходил из дома. Ёля шутила по поводу его страсти к ногтям и однажды спросила с притворным испугом: