Безумный лама(Рассказы)
Шрифт:
Крик повторился снова. Теперь я явственно услышал, что он раздался со стороны дороги, проходившей по краю высокого берега мимо монастыря. Не теряя напрасно времени, я выскочил в одно из окон и побежал на крик. Он повторился еще несколько раз и стих.
Когда я прибежал, то увидел, что было поздно: славный доктор лежал в пыли посредине дороги с рассеченной грудью.
Вокруг никого не было. Никого. Даже пыль не клубилась.
— Доктор, — воскликнул я, склоняясь над несчастным.
— Что случилось?
Но смерть уже глядела из остекленевших
— Лама… кровь… — сказал и умер.
Удивление и ужас участников нашей экспедиции, когда, разбудив, я привел их к месту происшествия, были неописуемы. Но положение вещей требовало немедленного обсуждения, и вот все мы, предварительно прикрыв труп доктора циновкой, взобрались на плоскую вершину одного утеса и, усевшись в круг, принялись обсуждать могущие возникнуть последствия. Прежде всего, надо было установить, — кто был убийца.
Это было ясно — лама. Какой-нибудь из десятков тысяч странствующих фанатиков, по целым месяцам живущих в полном одиночестве в горах и трудящихся над спасением своей души.
Но каким образом очутился доктор на проезжей дороге? Может быть, он погнался за убийцей? И почему от преступника не осталось никакого следа?
Все это были вопросы, на которые не находилось ответа.
Что поразило нас на следующее утро — это полное спокойствие тибетцев, когда они услышали о ночном происшествии.
«Ом мани падме хум», — торжественно прошептал старшина каравана, — седовласый высокий старик в шелковом халате, со священными амулетами на шее и руках. Слова означали: — «О, драгоценность в лотосе, да будет так».
Тело бедного доктора предали земле, и маленький холмик украшен был простым деревянным, наскоро сколоченным крестом.
Все продолжали путь в удрученном настроении духа. И не мудрено. Мы находились в чужой стране, среди полу-варваров, смотревших на иностранцев, как на врагов, слабые и неспособные отразить нападения даже небольшого отряда и с ничтожными шансами на успех в будущем.
Правда, на нашей стороне было преимущество в оружии — у нас были винтовки, револьверы, много пороха и пуль.
Но для серьезного сопротивления этого мало.
Прошло два дня, и свежо еще было в памяти у всех жуткое ночное происшествие, когда случилось новое, в обстановке еще более необычайной, чем первое. На этот раз, однако, зрителями были все.
Каменистая дорога шла под гору. Был полдень. Верблюды, на которых мы ехали, гуськом спускались в долину, где круглым голубым пятном сверкало большое озеро и зеленела сочная густая мурава.
Воздух был на удивление мягкий и теплый. Далеко на горизонте, словно белый гребень легендарного чудовища, сверкал снежный горный хребет. Ехавшие впереди тибетцы внезапно остановились и начали слезать с верблюдов. По мере нашего приближения, очертания заинтересовавших их предметов стали постепенно вырисовываться.
И вскоре мы стояли вместе с остальными над шестью трупами.
По положению трупов, или, вернее, скелетов с остатками высохшего мяса и кожи, видно было, что смерти их предшествовала ожесточенная борьба.
Кто были убитые? Английские ли чиновники, туристы, ученые? — Мы терялись в догадках.
Озеро, на берегу которого мы находились, отстояло на шесть дней пути от города Шигацзе. Решено было ночевать около него. Поставили палатки. На самодельный треножник повесили котелок с водой, тогда как я и Липский отправились удить рыбу. В поисках удобного для ужения места мы зашли так далеко, что совершенно потеряли из виду стоянку.
Маленькая бухточка, к которой мы подошли берегом, казалось, была создана для ужения. Усевшись на двух больших камнях, мы нацепили на крючки куски сырого мяса и далеко забросили наши лесы.
Сзади высокой террасой возвышался поросший ползучими, стелящимися по земле деревцами берег.
Поверхность озера была так безмятежна, что падение маленькой мошки заставляло ее рябиться.
Солнце только что скрылось за вершиной похожей на разрушенную пагоду горы, и все было окрашено в розовозолотистое сияние. Изредка на воздух взлетали, охотясь за мошкарой и распустив плавники, серебристые форели. И была тишина такая торжественная, такая необыкновенная, когда, казалось, слышен был полет самой незаметной мошки. Мне удалось поймать шесть штук довольно крупных форелей, и я готовился вытащить седьмую, когда сидевший рядом Липский выпустил удилище.
Я посмотрел на него и увидел бледное, перекошенное от ужаса, дрожащее каждым мускулом лицо.
— В чем дело? — спросил я в свою очередь, не на шутку испугавшись.
Молча указал Липский вверх на группу кустов.
И то, что я увидел там, было действительно страшно.
Два глаза, круглых, с зелеными зрачками, похожие на глаза тигра, неподвижно смотрели на нас.
И вдруг, словно внезапный выстрел, в сознание ворвалась догадка: «Лама, убивший Астафьева»…
Я выхватил револьвер и спустил курок. Но когда дым рассеялся, ничто не говорило о том, чтобы я ранил или убил кого-нибудь.
Только несколько веток, сорванных пулей, шурша скатились к нашим ногам.
Но непосредственно за этим из темной чащи кустов со зловещим гулом выкатился, несясь прямо на нас, громадный круглый камень.
Едва успели мы отскочить в сторону, как он, со страшной силой ударившись о камни, на которых перед тем сидели мы, раздробил их и, свалившись в бухточку, далеко кругом взбаламутил чистую голубую воду озера.
Момент был серьезный. Держа наготове револьвер, я в несколько прыжков очутился около опасного куста и раздвинул руками ветви, образовавшие род беседки.